Пушка 'Братство'

Кто-то пожал плечами: ведь и одного ружейного залпа будет достаточно, чтобы версальцы в панике разбежались.

-- Наши братья пехотинцы только и ждут, когда мы появимся, и сразу воткнут штыки в землю, как 18 марта! -- пророчествовал Кош.

Великолепный порыв! Конечно, день провозглашения Коммуны ни с чем не сравним: тогда, 28 марта, на площади перед Ратушей царила радость. Сегодня все иначе -- сегодня эти люди чувствуют свою силу, a это ведь тоже радость, хоть и иная. Радость, которую ничто не может омрачить, даже едущие нам навстречу повозки с ранеными. Люди недовольно косятся на старушку, не сумевшую сдержать горького вздоха:

-- Опять повезли несчастненьких, мало мы на них насмотрелись во время осады...

Раненые эти из трех батальонов V округа, которые вчерa были посланы в разведку. Какой-то сержант без кровинки в лице -- он ранен в плечо -стонет:

-- У нас было по двенадцать патронов на брата и ружья старого образца. Мы никак этого не ждали.

Солдаты и толпа встречают его слова ревом. Хуже настоящей войны... Это... это уже не игра! Штыки сверкают на солнце. Отцы начали тревожиться за своих отпрысков.

-- Эй, детворa, убирайтесь-ка отсюда! По домам! -- гремит Бастико.

-- Голова идет кругом от этой мелюзги, вечно под ногами вертятся! -ворчит Пливар.

При этом отцы обмениваются понимающими улыбками: счастливые ребятишки, им уже не придется переносить все то, что мы вынесли!

Только теперь предместья начинают понимать, чем была их жизнь прежде. И уже одно то, что люди говорят о ней в прошлом, доставляет им радость; подумать только, с детских лет и до глубокой старости вставать на заре, идти на фабрику, прихватив с собой ломоть черствого хлеба, a к ночи возвращаться без сил в свою берлогу. И так всю жизнь. И это еще счастье, потому что вечно подстерегала безработица или болезнь, увечье... Как каторжники, прикованные к тачке, даже недели отдыха не выпадало.

-- Ты, Флоран, нашей жизни не можешь себе представить,-- сказал мне Пружинный Чуб.-- Вы, крестьяне, когда зарядит дождь, заляжете себе спокойно и отдыхаете недельку-другую. Конечно, и на вас есть управа: земля. Ho разве ee можно сравнить с нашими хозяевамиl

B самом презрении парижского пролетария к крестьянину есть какая-то зависть.

-- Я знаю только, что снова так жить уже не смогу,-- повторяет Матирас.

-- И я тоже, сам понимаешь,-- несколько принужденно подхватывает Бастико.-- Bo всяком случае, так, как жили раныпе! -- уточняет он и своей огромной ручищей похлопывает по ружейному стволу.

B рядах военных и штатских какое-то движение: с упоением слушают рассказ о том, как генерал Галифэ*, будучи в разведке на мосту Нейи, бросился вперед с саблей наголо, но никто из солдат за ним не последовал. Тут его окружили наши федераты... И отпустили на все четыре стороны.

-- Видно, совсем одурели! -- орет кто-то.

-- Ничуть! Пусть, мол, вернется к своему хозяину и расскажет, какие мы есть!

Иногда в сутолоке батальоны смешиваются с толпой; солдаты тонут в людском море. Гвардейцы вытягивают шеи, становятся на цыпочки, стараясь высмотреть командиров, увидеть знакомое офицерское кепи, перо, саблю. Они пробираются в толпе, работая локтями, громко выкрикивают название своего квартала. B конце концов, разумеется, находят друг друга, но только ненадолго, пока снова не начинается суматоха, толкотня. To, что нет плана действия, никого не беспокоит, хватит с нас планов этих, по горло сыты!

План, конечно, сущесмвовал, и неплохой. Главные силы высмупаюм под командованием Бержере двумя колоннами; из них первую, двигающуюся к Аньеру и Курбвуа, ведем Флуранс. Вморую, на Гарш и Вокресон, должен eecmu Бержере. Все бамальоны численносмъю do 40 мысяч человек с разных cморон ycмремляюмся к Версалю...

-- Солдаты, посланные Тьером,-- наши братья,-- упрямо твердят в рядах Национальной гвардии.-- Увидят нас и воткнут штыки в землю...

-- Это будет прогулка, вроде как 5 октября 1789 года,-- заявляет Феррье.

Наш гравер просто обожает этот эпизод из истории Великой Революции. У него собраны картинки, на которых вооруженные женщины -- тысяч семь или восемь -- тащат пушки по дороге, ведущей на Версаль, a далыпе к ним присоединяются тысячи мужчин. Есть в его коллекции и старинный офорт: белые чепчики и косынки, платья красные, желтые, зеленые, розовые и подпись: "Сбор парижских женщин с Центрального рынка и прочих мест в лонедельник, перед тем как они выступят на Версаль, откуда возвратятся с хлебом и королемl* Они тащат на лямках огромную пушку и ведут за собой какую-то щеголиху, в воздух взмывают сабли, пики, топоры, трезубцы, дубинки и алебарды.

-- Поди потягайся с ними,-- с удовольствием напоминает отец Торопыги.-Захватили Национальное собрание, осадили Версальский дворец, взломали двери, стражу перебили. Bo вторник 6 октября в два часа дня парижанки привели в свои родной город целый кортеж: пушки, повозки, заваленные мешками с мукой, a в центре шествия медленно следовала единственная карета и в ней пленники -- восемь персон: монархия!

-- Завтра мы таким же манером привезем Тьерa,-- заявил Шиньон.-Повторим церемониал с Капетом.