Пушка 'Братство'

-- Хорошо бы послать дежурить вместе с бароном нашего Меде! -воскликнул Шиньон.

-- Меде, нищий, пойдет в национальные гвардейцы? -- как по команде paсхохотались обычные слушатели парикмахеpa Мари Родюк, Селестина Толстуха и госпожа Фаледони.

-- A почему бы Меде не быть национальным гвардейцем? Тридцать cy в день никому не помешают!

Марта выпрямилась, руки в боки, и вызывающе посмотрела на обычное сборище кумушек y водоразборного крана -- торговку пером и пухом, ee подружку, мастерившую разные украшения из бумаги, на позументщицу и на самую вредную кумушку -- Шиньона.

Пятница, 23 сентября.

Чудесный день, в такой только и бегать по полям с куском хлеба и бутылкой винца в корзинке, но пушка била без передыху. Наши дальнобойные орудия палят по строящимся немецким укреплениям в парке Сен-Клу.

Куда девалось прежнее оживление! To ли было, когда мы прибыли из Рони! Еще затемно запевали свою песню молоты и молоточки, и y каждого своя песня: дробнаядробная -- y сапожника, чуть с растяжкой, громоподобная -- в кузнице. Потом неровный стук копыт и колес -- легкие повозки молочников. Наконец выезжали первые омнибусы линии Бельвиль -- площадь Виктуар, стои

мость поездки три cy. Надежная связь с тридцатью тремя прочими маршрутами обеспечивалась тремя могучими бретонскими битюгами. Они вышагивают по-прежнему, но омнибусы почти пустые, и вид y них глуповатый, оттого, что вся мостовая предоставлена только в их распоряжение. Еще месяц назад омнибусы с теснившимися на империалах пассажирами гордо высились над обычной сутолокой двухколесных тележек, ломовых дрог, фиакров, фаэтонов, тележек с бутылками вина или груженных камнем.

Единственное место, где еще слышен добродушный и ворчливый говор простого народа,-- это клубы. Мне они представляются гигантскими котлами, где варится-кипит будущее.

Вход в бельвильский клуб в зале Фавье стоит всего два cy, в клуб Освобождения -- десять, в прочих клубах -- двадцать пять сантимов, за исключением клуба бланкистов на улице Appac и знаменитого Дворa Чудес, где каждый платит кто сколько может.

Бельвильский клfуб помещается в танцевальном зале, стены расписаны клеевой краской, кругом зеркала и люстры.

Порядок дня не уточняется, но чаще всего речь идет о национальной обороне вообще. После выборa президиума председатель сообщает о положении дел и не без удовольствия сопровождает все своими комментариями. На председательском месте сегодня высокий мужчина, настоящий скелет с потухшим взглядом, y него жиденькая короткая бородка, он в форме офицерa Национальной гвардии, на что указывают четыре серебряные нашивки на кепи. Залу он был представлен лаконично, как "Габриэль Ранвье, рабочий-декоратор*. Гром аплодисментов подтвердил его популярность y бельвильцев.

При выходе из клуба я в толпе столкнулся HOC к носу с господином Жюрелем. Я собирался было проводить его немного, но он исчез, кинув только:

-- B другой раз, молодой человек, уж иэвини меня.

-- Кто такой?

-- Один неплохой дядька, Мартаl

-- Ты его хорошо знаешь?

-- Да так... Встречал раза два-три.

Ночи осажденного Парижа непроглядно темны, не то что в наших полях, и здесь не услышишь ни голоса лисицы, ни совы, ни соловьиную трель.

Суббота, 24 сентября.

Национальные гвардейцы сегодня впервые в Дозорном тупике были подняты по тревоге. Проходя по аллее Фошер, Жюль и Пассалас заметили световые сигналы, как видно предназначавшиеся для пруссаков. Чесноков, Пливар и другие, в мгновение ока схватив ружья и даже не застегнув поясов, без кепи, бросились к подозрительному дому, обнаружили мансарду с мерцавшей свечой и, взлетев по лестшще, ворвались к мадемуазель Орени. Портниха была в ночной рубашке. Она поставила свечу на подоконник, собираясь выйти по нужде. Другой вины за ней не обнаружили. Никогда эта старая дева не сочувствовала республиканцам и вряд ли исправится.

Воскресенье, 25 сентября.

Сегодня праздник господень, пушки молчат. Церкви полны бретонских мобилей. Погода великолепная.

Стали чеканить пятифранковые монеты с изображением Республики. Вряд ли они заведутся y нас в Дозорном. Повозки, на которых развозили с вокзалов баrаж, реквизированы для нужд санитарной слуясбы. Муниципалитеты роют колодцы.

Понедельник, 26 сентября.

Только что кончил убирать коровий навоз. Подмел мостовую, вымыл ee, лазая буквально между коровьих ног. Потом задал корму и напоил скотину в тупике, включая, конечно, и Бижу. И так каждое утро... Усевшись на дышло нашей повозки, я смотрел, как работает глухонемой кузнец. Его подружка, Пробочка, с обожженным личиком, играла со своей куклой, взобравшись на балки навеса над кузницей.

Барден мастерил мне вилы для уборки навоза. Он голый по пояс, вдеревянных сабо, в грубых тиковых штанах, в кожаном фартуке до щиколоток. Работал глухонемой не торопясь, но ни одно его движение не пропадало даром.

Я стоял и смотрел словно зачарованный, как Барден, наклонялся то к горну, то к наковальне, движения его напоминали ухватки косаря, голова, розовая, яйцевид

1ЯЯ