Пушка 'Братство'

Неистовое "браво" прерывает его речь.

Армин, бондарь с улицы Лезаж, поддерживает кандидатуру Мильерa, "ученого профессоpa коммунизма, который уже решил социальный вопрос".

-- Вот уж действительно коммунист! -- ядовито ухмыляется Флуранс, потом печально добавляет: -- Он тоже 6ыл бондарем. Надо признать, заслуги y него, безусловно, есть, он стал доктором права, адвокатом, потом журналистом... Ho это еще не значит, что его следует считать громовержцем Революции!

Тот же Армин разоблачает двойственную политику членов временного правительства.

-- Они, видите ли, уверяют, будто в Ратуше нас пощадили, тогда как, напротив, это мы проявили мягкосердечье, ибо они были в наших руках и мы имели полное право вершить правосудие, да-да, именно право! Ибо мы могли бы напомнить им великие примеры нашей Революции. Ho дайте срок! Наш час придет, наш реванш близок. Все тому свидетельством: и провал переговоров о перемирии, и победа наших кандидатов Моттю, Бонвале, Ранвье!

B этом месте Флуранс попросил меня сделать следующую вставку в мои записи: "Моттю -- один из мэров, назначенных 4 сентября. B отличие от прочих он со всем пылом отстаивал интересы своих подопечных. Понятно, диктаторы отстранили его от должности. Он не угодил церковникам. Посмел, недостойный, говорить о преимуществах светского образования, которое формирует граждан, перед церковным, которое создает подданных. Посмел от имени своего муниципалитета отобрать помещения, занятые Орденом невежествующих монахов, этих подпевал иезуитов. За все эти непростительные прегрешения его сместили, и Жюль Симон, прожженный лицемер, который при Империи создал себе популярность, ратуя за светское образование, остерегся поддержать Моттю. Избиратели XI округа вернули гражданина Моттю в мэрию, которой он так умело управлял".

На трибуне Жюль Алликс*, лысоватый, мрачноглазый, с висячими усами и гуетой бородкой клинышком, доказывал как дважды два четыре, что силою вещей правительство само свалится в яму, куда намеревалось столкнуть своих противников.

-- Что оно сделало? Пыталось заключить перемирие, но потерпело неудачу. И подумайте только, до чего же оно неосмотрительно! Сначала отказало нам в Коммуне, a теперь само дает нам ee, не подозревая об этом. Ведь оно заявило, что, выбирая по его настоянию мэров и их помощников, мы получаем нечто противоположное Коммуне. Hy что ж, мы ответили ему, избрав Ранвье, Моттю, Бонвале, Делеклюза, и еще раз ответим завтра, выставив кандидатуры Мильерa, Флуранса и Бланки. Ho на этом мы не остановимся; раз правительство пожелало применять закон, существовавший при Империи, придется применять его до конца, ибо если нам разрешено выбрать мэра и трех его помощников, то придется разрешить нам выбрать, в соответствии с тем же самым законом, муниципальный совет в составе пятнадцати членов, чтобы осуществлять контроль. Немножко арифметики. Двадцать округов -- это значит триста советников. A мы просили только половину...

B зале смех, рукоплескание.

-- Итак, Коммуна y нас будет, наша великая демократическая и социальная Коммуна. Мы расправимся с реакцией, ибо y нас есть Ранвье и Моттю. С вершин Бельвиля и Менильмонтана снизойдет свет и pacсеет мрак, царящий в Ратуше. Мы выметем прочь реакцию, как по субботам выметает метлой коридоры привратница...

Веселый топот ног сменяется гулом голосов, ревом.

Когда в зале снова воцаряется тишина, какой-то гражданин просит прочесть вслух опровержение Жюля Валлеса. Реакционные газеты обвинили его в том, что 31 октября в течение тех нескольких часов, когда он был мэром XIX округа, он устраивал оргии и грабил казну. A на самом деле произошло вот что: бельвильцы, находившиеся с ним в помещении в Ла-Виллет, захотели пить (сочувственный смех зала), им выдали чя едока по селедке (неудержимый хохот публики), по пол-литра вина на HOC и по кусочку хлеба. Вот она и оргия. Жюль Валлес предлагает покрыть эти убытки из собственного кармана.

B заключение Гифес напомнил избирателям XX округа о завтрашних выборax:

-- Называйте Мильерa, Флуранса и Бланки; эта троица демократии сразит гидру реакции.

Флуранс вполне удовлетворен моим отчетом. Только мне показалось, что он готов упрекнуть мекя за излишнюю подробность изложения. Он сам говорит, что ему вполне достаточно всего нескольких строчек, чтобы представить себе заседание, и я этому верю. Пока я читаю ему свои записи, он ходит взад и вперед по салону господина Валькло, то останавливается лицом к стене и сверлит ee пламенным взглядом своих голубых глаз, потом снова, стуча каблуками, начинает метаться, как тигр в клетке. Время от времени он обхватывает свои огромный лоб тонкими, чуть трепещущими пальцами. Кончики его закрученных усов подрагивают в такт его безмолвным тирадам. И обрушивает на меня град вопросов: много ли было на собрании женщин? Сорганизовались ли они? A ребятишки тоже пришли? Хорошо ли выглядит старик Алликс?