Пушка 'Братство'

-- Новый 93-год -- вот что нам требуется!

-- Придет 93-й, Шиньон совершенно прав! -- бросает Феррье.--Будьте уверены, найдутся y нас Робеспьеры и Мараты!

Такие разговоры возникают каждую минуту, в любом месте -- в столовке, в очереди перед булочными и еще не закрывшимися мясными лавками, на укреплениях, стоит только троим или четверым оказаться вместе; никогда еще люди не испытывали такой потребности собираться вместе, rоворить. Потому что не осталось уже иных средств согреть плоть и душу.

Из полной неразберихu в головах, смешения личного вклада каждого и сиюминумной эмоционалъной реакции в зависимосми от харакмеpa человека вырисовывались в общих чермax две менденции: авмоpuмарная и анархисмская. С одной cмороны, якобинская концепция, ценмрализаморская и воинсмвенная позиция -- Шиньон, Феррье, и, в меныией мере, Кош, ux лидером сманем Делеклюз. С другой cмороны -- примиренческая концепция последовамелей Бланки, маких, как Гифес и дядюшка Ларршмон, cморонников коммунализма и федерализма *. Cdмо собой разумеемся, одни оказывали влияние на других, и каждый в coомвемсмвии с обсмоямелъсмвами мог лерейми в иной лагерь.

Так и бывает во время Революции!

Смертные приговоры Базену и прочим изменникам -- Канроберу, Лебефу и Коффиньеру,-- вынесенные заочно клубами IV округа и одобренные другими, воодушевляли толпы людей, стоящих в темноте на неосвещенных улицах и топающих от холода ногами.

-- "Гражданам предлагается самим привести этот приговор в исполнение*.

По инициативе комитета бдительности Ла-Виллета создали Республиканскую лигу обороны, целью которой было беспощадное уничтожение всех тираний и борьба за торжество во всем мире Револкщии и Социализма.

Гарибальди уже нет в Вогезах, он перебрался в Германию, где Интернационал ждал только его, чтобы провозгласить Республику. (Выдумка. Омкуда только, спрашиваемся, все эми клубные говоруны сумели выудимь макую информацию/ Не cmoum даже oпровергамь эми нелепосмu,) Спекулянты замуровывают свои погреба, которые они доверхy набили всяческим провиантом, надо бы почаще делать обыски. Недавно в одном таком подвале обнаружили полторы тысячи окороков...

Эти слухи словно укрепляющее, настоянное на гневе. Если верить Пальятти -- десятки доказательств измены налицо. Правительство согласилось принять услуги легитимиста Борпэра, предложившего начать партизанскую войну, но отказалось разрешить формирование американского легиона, не пожелало иметь дела с Гарибальди, бравшимся освободить Париж от осады с помощью трехсот тысяч революционеров -- итальянцев, поляков и венгров. (Tpucma мысяч революционеров, свалившихся на эмом доведенный do белого каления Париж... можно понямъ, почему так мялись Трошю и его подручныеl)

-- Реакция,-- объясняет Гифес,-- хочет довести народ до полного истощения, обескровить его, a потом отдать Париж германскому императору!

Все берется на подозрение, вплоть до нового знамени:

-- Почему это, . скажите, на милость,-- подхихикивает Шиньон,-- с такbй помпой вручали знамя батальону Бельвиля, a другим, видите ли, не дали? Разве не ясно, граждане? Просто хотели поставить под огонь республиканцев предместья. Это отравленный дар наших Макиавелли, засевших в Ратуше.

Короче говоря, все сводит к одному -- предательство.

-- Если они Париж собираются сдать пруссакам, мы сами его подожжем!

-- Не подожжем, взорвем!

-- Вот это разговор,-- подытоживает Феррье.-- Потом проложим себе силой проход среди пруссаков. Так вот, если еще где-нибудь на свете существует уголок, достойный приютить y себя республиканцев, мы там и водрузим красное знамя!

Среди таких вот деклараций и восклицаний вроде: "Париж -- священный град Революции", единственное слово подымает людей с места, и слово это -"Коммуна". Любому слуху верят, любой слух повторяют, комментируют без обиняков. Среди нас только двое скептиков: Предок и Марта. Им требуется все увидеть собственными глазами, a если можно, так и пощупать. Оба с одинаковой гримасой выслушивают обычные наши жалобы: "Уже целую неделю голубей не видать!"

.

Третья, я последняя, фраза, заключительная часть послания, еоставленного Фавром, Ферри, Симоном,-- тремя Жюлями и К°,-- как удар топорa упала из-под седьrx усов старика: "Почерпнем же в первую очередь нашу силу в неколебимой решимости задавить в самом зародыше, несущем позорную смерть, семя внутренних раздоров!*

Tpemce, Гифеса и всех прочих в мгновение ока будто подменило. Все глаза обратились к Флурансу с одним и тем же вопросом, который вслух сформулировал сапожник, хотя вряд ли в этом была необходимость:

-- Что же нам остается делать?

-- Драться! -- ответил гарибальдийский офицер; он и его товарищ держались молча и неподвижно в тени по обе стороны кресла, где сидел Флуранс.

-- Иду,-- сказал сапожник.

Легким наклонением своего куполообразного лба он шшрощался с нами.

-- Подожди меня, Тренке, я тоже иду.

-- Что?

Все бросились к Флурансу, первым Пальятти, за ним оба гарибальдийских офицерa.