Пушка Ньютона. Исчисление ангелов

– Черт тебя побери, проклятый индеец! – заорал Эмбри. Его квадратная челюсть открывалась и закрывалась, как крышка сундука. Он был с «Джека», одного из тех восьми кораблей, на которых они отплыли из Америки. Почему-то раньше Красные Мокасины никогда его не видел. – У нас теперь совсем вина не осталось, чертов краснокожий ублюдок!

Красные Мокасины, бормоча извинения, потянулся за бутылкой, как вдруг Таг, несмотря на свою громоздкость, вскочил на ноги, схватил Эмбри за грудки и поднял его так, что тот повис в воздухе, головой стукнувшись о низкий потолок.

– Что ты сказал? – заорал он. – Ну-ка повтори, что ты сказал!

Эмбри только беззвучно открывал и закрывал рот. Таг с презрением отбросил его в сторону, и он полетел к столу, за которым сидела темнолицая компания в тюрбанах. Затем Таг подошел к нему и со всей силы пнул ногой, не обращая внимания на возмущенные крики алжирцев.

– Ты, слизняк, намотай себе на ус, этот «чертов индеец» самый смелый человек из всех, кого мне доводилось видеть. И Фернандо может это подтвердить, скажи, Фернандо! – продолжал Таг.

– Да, очень смелый, – сказал Фернандо. – Я видел это собственными глазами, такое не забудешь.

Что-то сверкнуло в руке Тага.

– Хочешь знать, почему он уронил бутылку? Посмотри на его руки!

Эмбри шарил у пояса, пытаясь выхватить свой кинжал.

– Только достань, – зарычал Таг, – и я с тебя шкуру живьем сдеру! Падаль ты собачья! – ревел Таг, и слезы текли по его щекам.

В помещении повсюду засверкала обнаженная сталь клинков.

– Таг! – окликнул Красные Мокасины. – Таг, успокойся, он ничего такого особенного не сказал.

– А ну, свинья поганая, признавайся, ты хотел его оскорбить?

– Да не хотел я его оскорбить, – заверил его Эмбри, и уже Красным Мокасинам: – Я извиняюсь.

– Ну вот видишь, Таг, тут нет повода драку устраивать.

– Ты посмотри на свои руки, – сказал Таг, и голос его дрогнул. – Зачем ты так поступил тогда? Как у тебя духу хватило?

– Просто ничего другого не оставалось.

– Эмбри никогда бы такого не сделал.

Красные Мокасины почувствовал, что изнутри его распирает. Восхищение Тага его поступком пробудило в нем гордость. Фернандо похлопал Тага по плечу.

– Если Эмбри скажет еще хоть слово, – пообещал чернокожий, – я ему самолично язык отрежу, идет? Ну а пока давай-ка успокоимся, вон, смотри, кажись, наша девчонка вернулась, она нам рукой машет.

– А чего нам надо успокаиваться, ты что, этого сброда испугался? – Таг рукой с зажатым в ней ножом обвел толпу алжирцев. – Ты что, думаешь, я их боюсь?

Красные Мокасины поднялся:

– Нет, мой друг. Мы все знаем, что ты ничего на свете не боишься. Я смелее тебя не встречал человека.

– Не встречал?

– Нет. Но сейчас я больше всего на свете хочу увидеть здешних женщин.

– Женщин? Женщины… это да. Я еле сдерживаюсь, уже штаны топорщатся. – Он еще раз окинул взглядом помещение. – Но, однако, не сочтут ли они меня трусом?

– Не сочтут, – заверил его Красные Мокасины.

Девочка повела их за собой по узкой улочке, затем свернула на следующую, такую же узкую. Солнце катилось к закату, и Красным Мокасинам любопытно было знать, слишком ли черные здесь ночи. Наконец они оказались в помещении, освещенном только у самого входа. В полумраке вырисовывались три женские фигуры. Одна из них была не намного старше той девочки, что привела их сюда, может быть, ей было лет четырнадцать. Две другие были значительно старше: одной лет тридцать, другая лет на десять ее старше. Таг издал громкий возглас:

– А вот и мы! Хорошо, что Эмбри с нами нет, а то пришлось бы делиться.

Он размашисто шагнул в комнату, схватил ближайшую к нему женщину, самую старшую из всех, и принялся ее целовать. Она не сопротивлялась, но и особого восторга, как заметил Красные Мокасины, не выражала.

Фернандо похлопал Красные Мокасины по спине:

– Ну, выбирай.

Красные Мокасины почувствовал, как у него вдруг закружилась голова, он понял, что пьянее, чем думал, он слишком много влил в себя рому, а затем и вина. Совершенно очевидно, что это для него слишком большая доза, и снова он почувствовал приступ разъедающей душу печали.

Самая юная из женщин показалась ему милой, и он выбрал ее.

Она оказалась опытна не по годам. Он лежал навзничь на ковре, а девушка, расстегнув и стащив с него штаны, принялась целовать его, а затем, выскользнув из своего просторного платья, прижалась к нему стройным, гибким телом. Дрожь пробежала по его телу, из самого живота поднялось сладострастное, жгучее, дурманящее наслаждение. Он потянулся рукой к ее лицу, чтобы погладить. Она прижалась к его руке щекой, лицо ее попало в тусклый луч света, падавший от светильника у входа, и он увидел ее глаза. Они были пустые, неподвижные, как у трупа.

Заниматься любовью с мертвой девушкой?

Он мягко отстранил ее от себя. Вначале она не поняла, подумала, что он хочет иной ласки, но он не подпускал ее к себе, вытянув вперед руки, и тихо повторял:

– Нет, нет…