Пушки острова Наварон. 10 баллов с острова Наварон

Болели предплечья, хотя его дважды сменяли на руле. Худые загорелые руки одеревенели, сжимая рассохшиеся спицы штурвала. Юноша неоднократно пытался расслабиться, как-то уменьшить напряжение сводимых судорогой мускулов рук, но пальцы сами собой стискивали штурвал. В пересохшем рту появился солоновато-кислый привкус. Сколько он ни пил нагретую солнцем воду из кувшина, привкус и сухость во рту оставались. Он не мог также избавиться ни от тревоги, засевшей где-то выше солнечного сплетения, ни от противной дрожи в правой ноге.

Стивенсом овладел страх. Не только потому, что он ещё не участвовал в боевых действиях. Сколько он себя помнил, Стивенс постоянно испытывал страх. Он и сейчас помнил все случаи, когда он испытывал страх, начиная с приготовительной школы. Все началось с того, что дома его столкнул в бассейн отец, сэр Седрик Стивенс, знаменитый исследователь и альпинист. Отец заявил, что только так сын научится плавать. Как мальчуган вырывался, как барахтался, напуганный до смерти! Вода попадала в носоглотку, желудок словно свело спазмом, вызывая непонятную жуткую боль. Глядя на него, до слез хохотали отец и два старших брата, рослые, веселые и такие же бесчувственные, как сэр Седрик. Стоило Энди вылезти из воды, они снова сталкивали его в бассейн.

Отец и братья… Так продолжалось все школьные годы. Втроем они превратили его жизнь в сущий кошмар. Крепкие, энергичные, в постоянном общении с природой, отец и братья поклонялись культу силы и физического здоровья. Они и представить себе не могли, чтобы кто-то не получал удовольствия, прыгнув в воду с пятиметрового трамплина или перескочив на коне через высокий барьер, забравшись на острые скалы или выйдя под парусом в море во время шторма. Все эти развлечения они навязывали и ему. Часто у Энди ничего не получалось. Ни отец, ни братья не могли взять в толк, почему он избегает свирепых забав, до которых сами были охочи. Они были не жестокие, а просто грубые, недалекие люди. Поэтому у Энди к обыкновенному, естественному страху примешивалась боязнь неудачи, опасение, что у него что-то не получится, и тогда его осмеют. Будучи мальчиком чувствительным к насмешкам, он начал страшиться всего, что может вызвать насмешку. В конце концов, он стал бояться страха и в отчаянной попытке преодолеть этот двойной страх к двадцати годам стал скалолазом. При этом Энди приобрел репутацию такого смельчака, что отец и братья стали его уважать и считать ровней себе. Насмешки прекратились. Но страх не исчез, он усиливался. И однажды во время особенно сложного подъема, обуянный слепым, беспричинным страхом, он, едва не погиб. И страх этот он до сих пор успешно скрывал. Как и сейчас. Он и сейчас пытался скрыть свой страх. Энди всегда боялся неудачи, боялся не оправдать чьих-то надежд, боялся чувства страха. Но больше всего боялся, что узнают о его страхе, что кто-то заметит этот страх…

Поразительная, невероятная голубизна Эгейского моря; плавные нечеткие очертания Анатолийских гор на фоне блеклой лазури; хватающая за душу волшебная палитра голубых, лиловых, пурпурных и синих красок нагретых солнцем островов, лениво проплывающих мимо; сверкающая всеми цветами радуги рябь, пробежавшая по воде, над которой пронесся напоенный ароматами ветерок, что прилетел с зюйд-веста; мирно спящие на палубе люди, ровный и беспрестанный стук старого движка… Все это наполняло душу миром, покоем, безмятежностью, теплом и истомой. И чувству страха, казалось, нет тут места. И весь остальной мир, и война так далеки.