Пушки заговорили

Петя огляделся, как всякий ищущий около себя камня, и увидел недалеко две половинки черепицы. Дотянуться до них и бросить их одну за другой по направлению к той дыре, которую сторожил Гуньков, было нехитрым делом. Вслед за этим, как и думал Петя, высунулся конец карабина, немец выстрелил, но тут же зачастил выстрелами Гуньков, который бил прямо по черепице.

Осколки этой черепицы долетали до Пети, но в нем появилась уверенность, что немец не может не быть тяжело ранен, если не убит.

И Гуньков и Петя еще смотрели вопросительно друг на друга, когда со стороны сарая, с его крыши, раздался выстрел, и Петрачук крикнул снизу:

- Готов!

Петя догадался, что немец, несомненно раненный Гуньковым, думал все-таки выскочить через слуховое окно, высунул из него голову и был пойман на мушку ефрейтором Побратимовым, имевшим медный значок за отличную стрельбу.

- Осмотрите чердак! - приказал Петрачук.

Петя с одной стороны, Гуньков с другой, там же, где начал раньше, стали сковыривать черепицу, действуя теперь без всякой осмотрительности.

Петя вошел в азарт, он сделал порядочное отверстие в крыше, но только что прилег на левое плечо и приготовился просунуть в это отверстие голову, как почувствовал стук в плечо и сильную боль, а выстрел услышал потом, и он слился в его сознании с какими-то еще выстрелами: это по другому немцу, ранившему Петю, стрелял Гуньков.

На чердаке было только двое немцев. При беглом осмотре дома на чердак заглядывали двое - Побратимов и Гуньков, но ничего там не разглядели. Выглядели тогда небольшую кучку ящиков и только теперь догадались, что за этими ящиками - больше не за чем было - лежали двое немцев.

Гунькова и Петю сняли с крыши, причем помогали Петрачуку и Побратимову саперы, повернувшие назад.

Они принесли донесение: "Впереди немцы".

Кинулись к Якушову, но он был уже мертв.

Петрачук взял его револьвер, бинокль, все, что нашел в его карманах, но тело его приказал внести в дом и положить на диван.

- Шапки долой! - скомандовал Петрачук, и Петя здоровой правой рукой снял свою фуражку и смотрел в очень побелевшее лицо прапорщика с большой жалостью, когда Гуньков прошептал ему на ухо:

- Снять бы надо.

- На-а-кройсь! - скомандовал Петрачук.

- Что снять? - спросил Петя Гунькова, надевая фуражку.

- Бляху эту серебряную, - серьезно сказал Гуньков, державший правую ногу глаголем, и кивнул на грудь Якушова, на которой белел такой же точно значок, как и у Пети.

- Э-э, - поморщился Петя и махнул рукой.

Он шел назад, хотя и не успев перевязаться, все же без посторонней помощи, а Гуньков, опираясь на Побратимова. Впрочем, скоро его пришлось нести на скрещенных руках.

Отступала вся цепь сапер, так что часто менялись те, кто несли Гунькова.

Авангардный же отряд и несколько батальонов главных сил в это время, развернувшись, вели с немцами бой за деревню Курненен, откуда при движении вперед встречали их частым ружейным и пулеметным огнем.

В этот же день перевязанные на ближайшем перевязочном пункте Петя и Гуньков были отправлены дальше, в тыл, в полевой госпиталь, где Пете только из газет удалось узнать, что бой, в котором пришлось ему так несчастливо участвовать, окончился русской победой.

Рана Пети отнесена была к легким, о ране Гунькова сказано было неопределенно: "Смотря как она будет себя вести" - но легкой ее не назвали.

Кроме того, Петя в госпитале узнал, что он напрасно тут же после мобилизации не заявил о своем желании поступить в школу прапорщиков: тогда, дескать, он занимал бы койку не в госпитале, а в казарме при школе и, окончив эту школу, получил бы право на производство в следующие чины наравне с кадровыми офицерами.

Говоривший ему об этом молодой врач, окончивший Военно-медицинскую академию, думал обрадовать молодого инженера, по недоразумению пострадавшего в Восточной Пруссии, но Петя обрадован этим не был.

То немногое, что ему пришлось увидеть и испытать за три недели его военной службы, тем не менее оказалось для него слишком большим: он не был воинственным по природе.

В то же время он уже успел убедиться, что начавшаяся война будет не только очень жестокой и очень затяжной, но что она не может не привести Европу, - не только Россию, - к каким-то очень большим последствиям.

Но темперамент Пети Невредимова был таков, что думать над этими последствиями ему было жутко.

И когда - уже на второй день - его спросили, не играет ли он в шахматы, он с большим увлечением спросил в свою очередь:

- А разве здесь есть шахматы?

Шахматы нашлись, и Петя начал проводить за ними целые дни: он был неплохим шахматистом.

VIII

Это был только небольшой эпизод в очень длинной цепи других подобных в первую мировую войну - сражение между 8-й германской и 1-й русской армией 7 августа на линии Гумбиннен - Гольдап, но участвовали в этом сражении восемь корпусов, если считать и конный корпус хана Нахичеванского, в общем до четверти миллиона человек.

Однако так велики оказались масштабы этой войны, что столкновение сотен тысяч в целодневном и очень упорном бою казалось очень скромным, почти ничтожным по своим результатам.