Читаем Пушки заговорили полностью

- Да, да, вот... Именно Надя и оказалась такая счастливая, - с большой серьезностью ответил старик, как будто так оно и вышло на самом деле, и добавил, несколько помолчав: - А я на это личико, признаться, люблю смотреть: молодые годы свои вспоминаю, - поэтому... Не говоря, что ваша кисть, - всякому лестно иметь...

Произведения своей кисти Сыромолотов всегда рассматривал внимательно: они, конечно, говорили ему больше, чем кому-либо, но то, что его этюд оставлен был Надей у себя (так он подумал), очень согрело его сердце, так что совсем было сорвалось с его языка, что он получил от Нади письмо, - едва удержался, чтобы не сказать.

Было и другое: он пригляделся к старику и подумал, что такой древний, тоже ведь мог быть в толпе, идущей за Надей. Не старый интеллигент, а древний, который воспитывал своих внуков на передовых идеях, и как же ему было усидеть дома, когда пошли внуки?

- Присядьте, пожалуйста, - сказал Петр Афанасьевич, показывая ему на диван и сам опускаясь в кресло, ближайшее к дивану.

- Благодарствуйте, - сказал Алексей Фомич, но сел не с краю, а против какой-то круглой тумбочки, покрытой вышитой скатерткой и наполовину скрывавшей его от старика.

На эту тумбочку Дарья Семеновна заботливо перенесла с веранды тарелку с грушами и ушла хлопотать по хозяйству; зато вошли и сели оба студента.

Сели, впрочем, в отдалении - гостиная была обширна, а Сыромолотов вынул свой альбомчик и развернул его так, чтобы половину его прижать к тумбочке, коленом, а на другой половине незаметно от старика зарисовать его голову и плечи.

Старик тряс головой однообразно, это не мешало улавливать его черты, а чтобы делать это совершенно для него незаметно, Алексей Фомич рисовал левой рукой, правой же для отвода глаз перекладывая с места на место груши на тарелке.

- Вот сегодня... Ксюша описала, моя племянница... мытарства свои, обратился Петр Афанасьевич к Сыромолотову.

- Я слыхал - читали вслух это письмо, - отрываясь от альбомчика, отозвался Алексей Фомич.

- Слышали? Ну вот... Вот поэтому я и уснуть не мог. - Покивал и добавил раздумчиво:

- Каково, а? Волки!.. "Волк и Красная Шапочка". И бабушку съел и Красную Шапочку тоже... Это немцы придумали такую сказку, немцы.

- Немцы? - спросил Сыромолотов, желая вызвать нужный ему поворот головы старика.

- А как же?.. Он, волк, бабушкин чепчик надвинул на свои уши, а?.. Под бабушкино одеяло улегся: совсем бабушка, а? Нисколько не волк!.. Мы философией заняты... Шопенгауэр, например, пессимист... "История, говорит, например, что такое история? Так себе - шатание бессмысленное из стороны в сторону... И вообще жизнь, - бессмыслица, чепуха..." Вот мы как к жизни относимся, не ценим ее совсем. Гартман еще у нас есть философ... Уж такого-то пессимиста поискать!.. А оказалось, волк этот такой же подлец, пессимист, как и настоящий лесной. И философия у него одна: гляди направо: там Франция - бабушка, - съешь ее!.. Гляди налево: там Россия - Красная Шапочка, - слопай!

- По-да-вится! - вставил Саша.

- А пока что авиатор французский, Роланд Гарро, дирижабль немецкий сбил, - обратился Геня к Сыромолотову. - Читали?

- Читать-то читал, да подумал: лучше бы гораздо было, если бы сам при этом жив остался, - сказал Сыромолотов.

- Что делать, погиб. Погиб Гарро, а какой авиатор был! Третьим после нашего Нестерова и француза же Пэгу мертвую петлю сделал! А вот о немецких авиаторах мы что-то этого не слыхали.

- Так что же, может быть, это только сердитое бессилие все эти немецкие выходки? - спросил Сыромолотов, перевернув страницу своего альбома, чтобы сделать вторую зарисовку головы Петра Афанасьевича, для чего передвинул тумбочку несколько в сторону и передвинулся на диване сам.

- Не-ет, конечно: цеппелинов таких, как в Германии, не имеют другие страны, а что касается армии...

Так как Геня тут несколько запнулся, то за него договорил Саша:

- Армия у немцев, конечно, первоклассная, да иначе они и не начали бы сами войны. Кто сам начинает, тот надеется победить, а немцы, разумеется, наперед знали, на что они идут, поэтому и пошли.

- Рассчитали! - подхватил старик. - Расчислили!.. Распределили всем роли, кто и когда должен быть разбитым!.. И поди-ка, поди-ка сделай кто-нибудь не по-ихнему, - оби-дят-ся!

Очень язвительно вышло это у старика, так что оба его племянника засмеялись, и Сыромолотов улыбнулся, но старик продолжал оживленно:

- Не о контрибуции уж теперь будет идти речь! Что контрибуция!.. Бисмарк когда назначил в семьдесят первом году контрибуции пять миллиардов ахнули французы! Ахнули и говорят: "У нас и мешков не хватит для пяти миллиардов, мешков!.." А Бисмарк, Бисмарк им на это: "Мешки вы можете заказать в Германии, у нас, у нас этот заказ примут и сделают вам мешки в лучшем виде..." Тогда контрибуцией отделались да Эльзас-Лотарингией, а те-пе-ерь, теперь, кажется так, и тело и душу, и тело и душу - вот что, все давай... Вот почему Ксюша и пишет: "Маски свои сняли..." Встал волк на дыбы и к горлу!

Перейти на страницу:

Все книги серии Преображение России

Похожие книги

Живая вещь
Живая вещь

«Живая вещь» — это второй роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый — после. Итак, Фредерика Поттер начинает учиться в Кембридже, неистово жадная до знаний, до самостоятельной, взрослой жизни, до любви, — ровно в тот момент истории, когда традиционно изолированная Британия получает массированную прививку европейской культуры и начинает необратимо меняться. Пока ее старшая сестра Стефани жертвует учебой и научной карьерой ради семьи, а младший брат Маркус оправляется от нервного срыва, Фредерика, в противовес Моне и Малларме, настаивавшим на «счастье постепенного угадывания предмета», предпочитает называть вещи своими именами. И ни Фредерика, ни Стефани, ни Маркус не догадываются, какая в будущем их всех ждет трагедия…Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Историческая проза / Историческая литература / Документальное