Пушкин

Новый главнокомандующий дал кровопролитнейшее сражение под Бородиным, но легендарный героизм русских войск все же не отвратил дальнейшего отхода армии от Москвы. «Не могу не вспомнить горячих слез, которые мы проливали над Бородинскою битвой, признанную тогда победой, но в которой мы инстинктивно видели другое, и над падением Москвы», сообщает в своих воспоминаниях Корф. Как только до лицеистов дошло это известие, Дельвиг написал свою «Русскую песню», выражавшую патриотическое негодование всей лицейской молодежи. Пушкин через два года даст ретроспективный очерк событий в стиле классической оды й значительно позже изобразит сложные перебои патриотических переживаний 1812 года в «Рославлеве»: героиня повести в начале войны «не постигла мысли тогдашнего времени, столь великой, в своем ужасе — мысли, которой смелое исполнение спасло Россию и освободило Европу».

По мере развития хода событий обрисовывались личности русских полководцев 1812 года, тесно связанные с крупнейшими боевыми эпизодами и незабываемыми актами мужества. Так, 11 июля генерал Раевский, в разгаре упорного боя с маршалом Даву за подступы к Могилеву, взял за руки двух своих сыновей-подростков и пошел с ними на неприступную батарею при Салтановке, закричав войскам: «Вперед, ребята!.. Я и дети мои укажем вам дорогу». Войска бросились за ним, и батарея была взята. Сам Раевский впоследствии отрицал этот случай, но легенда сообщила ему чрезвычайную популярность[9].

Не менее сильное впечатление производило имя Витгенштейна. Пока главные армии, выполняя план оборонительной войны, отходили в глубь страны, первый корпус, прикрывавший пути на Петербург, нанес ряд поражений таким полководцам, как маршал Удино и Макдональд. Лицеи, который ввиду опасности, грозившей Петербургу уже готовился к переезду в Або, остался в Царском Селе. Витгенштейна стали называть «защитником Петрова града»; его имя получило особую популярность среди лицеистов. Именно о нем вспоминают в «Русской песне» Дельвиг, а позднее Пушкин в стихотворении «К другу стихотворцу».

Могло запомниться также имя участника Суворовского похода в Италию генерала Милорадовича, который пригрозил французскому командованию сжечь Москву, если не будет заключено перемирие на 24 часа для вывоза обоза и оставшейся артиллерии. А через месяц тот же Милорадович заявлял начальнику французского авангарда Мюрату, что в России война с французами разрослась в народную войну.

Уже к концу сентября стало ясно, что план оборони тельной кампании привел к намеченным результатам. Последствия Бородинского сражения вскоре сказались в полной мере: «Неприятель, теснимый и вседневно поражаемый нашими войсками, вынужден был очистить Москву 11 октября», сообщали очередные реляции. «Какое взамен слез пошло у нас общее ликование, когда французы двинулись из Москвы!» записал в своих мемуарах Корф.

Денис Давыдов (1781–1839), поэт-партизан.

С литографии Песоцкого.

Одновременно началась партизанская война. Под Москвой действовал капитан Фигнер, под Вязьмой — подполковник Денис Давыдов. Пушкин уже в лицее знал этого поэта, а впоследствии высоко ценил его за «резкие черты неподражаемого слога». В 1816 году в стихотворении «Наездники» он изображает давыдовских партизан.

В эти месяцы предельной напряженности европейской политики общение лицеистов с преподавателями стало еще теснее: «Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий», сообщал Пущин. Особое значение приобрел адъюнкт-профессор истории и географии Кайданов, наиболее авторитетный комментатор развернувшихся международных событий.

Воспитанник киевской духовной академии, он завершил свое образование в Геттингене. Это был трудолюбивый и не лишенный способностей преподаватель, но свой курс он строил на религиозно-монархических началах, глубоко чуждых Пушкину. В своем «Обращении к воспитанникам лицея» Кайданов довольно правильно указывал, что история должна «возвышаться до поэзии», но тут же пытался доказать, что «судьбы царств и народов содержатся в деснице божией». Пушкин, несмотря на его исключительный интерес к истории, мало занимался у Кайданова. Поэту уже непосредственно раскрывался драматизм исторической борьбы и героическая воля ее ведущих деятелей.

За эти тревожные месяцы Пушкин познакомился с образцами незнакомой ему прежде, совершенно особой «словесности». Приказы по армии, реляции, бюллетени, рескрипты, донесения командующих, воззвания к народу, патриотические статьи и проповеди совершенно заполнили русские журналы и газеты. Ростопчинские афишки и шишковские манифесты неожиданно стали самой волнующей и наиболее читаемой литературой. Время внезапно и повелительно создало свои формы письменности, которые сразу же приняли первые поэты страны — Жуковский и Батюшков. Донесение Кутузова о занятии неприятелем Москвы Кошанский считал образцом политического красноречия.