Пушкин

Нянька Арина, укутав барчука и напялив на него меховой картуз с ушами, плыла по Первой роте, по Второй, переулку и пела ребенку, как поют только няньки и дикари, - о всех предметах, попадавшихся навстречу. - Вот солдат как шагает постановно. Вы на него взгляните, батюшка Александр Сергеевич, какой солдат... Шапочка медная... на солнце блестит... а под бляхой крест горит. Вот так шапочка. Вот вырастете и сами такую наденете. Везде были солдаты. Латунная шапка с мальтийским крестом была на Преображенском солдате, шедшем по улице. - А вот, батюшка Александр Сергеевич, и пушечки. Вот какие! Вот они грохочут, вот гудут. Что твой колокол. Вы шапоньку-то на уши да покрепче нахлобучьте, мороз, нельзя, заморозитесь. Пушечки. Да. Арина плыла мимо артиллерийской казармы. Ворота были открыты, солдаты выкатывали пушки, а двое на корточках их чистили. - Тетка, - сказал один негромко, когда нянька поравнялась, - по грибы, что ль, с барчуком вышла? Пушку не хочешь почистить? - Без вас, без охальников, обойдуся, - сказала ровно Арина. Она проплыла на главную, Измайловскую улицу. Ребенка она вела за руку. Он пристально, неподвижно на все глядел. - Ай-ай, какие лошадушки - на седельцах кисточки, и кафтаны красные, шаровары бирюзовые, - пела Арина, - и шапочки бахарские, а ребятушки бородатые. Это были казаки уральской сотни, которую император содержал в Петербурге. Они медленно ехали по широкой Измайловской улице. Улица была пустынна. - Ай-ай, какой дяденька генерал едут. Да, батюшка. Сами маленькие, а мундирчики голубенькие, а порточки у их белые, и звоночком позванивает, и уздечку подергивает. Действительно, маленький генерал дергал поводья, и конь под ним храпел и оседал. [38] - Сердится дяденька, вишь как сердится. И она остановилась как вкопанная. Гневно дергая поводья, генерал повернул на нее коня и чуть не наехал. Он смотрел в упор на няньку серыми бешеными глазами и тяжело дышал на морозе. Руки, сжимавшие поводья, и широкое лицо были красные от холода. - Шапку, - сказал он хрипло и взмахнул маленькой рукой. Тут еще генералы, одетые не в пример богаче, наехали. - Пади! - На колени! - Картуз! Дура! Тут только Арина повалилась на колени и сдернула картуз с барчука. Маленький генерал посмотрел на курчавую льняную голову ребенка. Он засмеялся отрывисто и внезапно. Все проехали. Ребенок смотрел им вслед, подражая конскому скоку. Сергей Львович, узнав о происшедшем, помертвел. - Ду-ура, - сказал он, прижимая обе руки к груди. - Ведь это император! Дура! - Охти, тошно мне, - сказала Арина, - он и есть. Сергей Львович задыхался от события. Сперва он думал, что начнут разыскивать, и хотел немедля скакать в Москву. К вечеру успокоился. Пошел к приятелю, барону Боде, и осторожно описал событие. Барон пришел в восторг, и Сергей Львович осмелел. Он, под строгим секретом, должен был рассказать все подробности происшествия, как император, грозно крикнув: - Снять картуз! Я вас! - вздернул на дыбы своего коня над самой головой Александра - и проскакал в направлении к артиллерийским казармам. - Первая встреча моего сына с сувереном, - сказал он с поклоном и развел руками. Через неделю он окончательно решил, что в Петербурге оставаться небезопасно и нужно перебираться на житье в Москву. В России для него было всего два города, в которых можно было жить: Петербург и Москва.

[39]

3