Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы

17. Возвратясь из Сквиры, вот два дня как я живу почти не выходя из моей хаты, окруженный присланными мне матерью: Литературной газетой, издаваемой Дельвигом и Сомовым, их же Северный Цветок на этот год, Телеграфом и письмами из дому и от Анны Петровны. От чтения первых я перехожу к занятию последними, на которые я уже приготовил ответы к завтрашней почте. С матерью и сестрой я говорю почти только о моей нужде и деньгах, а с Анной Петровной об ее страсти, чрезвычайно замечательной не столько потому, что она уже не в летах пламенных восторгов, сколько по многолетней ее опытности и числу предметов ее любви. Про сердце женщин после этого можно сказать, что оно свойства непромокаемого, impermeable (Вяз.[емский]), — опытность скользит по ним. Пятнадцать лет почти беспрерывных несчастий, уничижения, потеря всего, чем в обществе ценятся женщины, не могли разочаровать это сердце, или воображение, по сию пору оно как бы и первый раз вспыхнуло. Какая разница между ней и мною. Едва узнавший, однажды познавший существо любви, — в 24 года, я, кажется, так остыл, что не имею более духу уверять, что люблю!!!

Северные Цветы на 1830 год никак не могут сравниться с вышедшими в 29, которые решительно лучше своих прежних, и стоят наряду с предшественниками своими. Даже отделение поэзии, всегда и во всех альманахах превосходящее прозу, весьма бедно. Отрывок из VII гл. «Онегина», описание весны, довольно вяло; маленькие, альбомные его [Пушкина] стишки: «Я вас любил» и т. п., не лучше, точно также, как и эпиграммы его и Баратынского, очень тупы.

Последний отрывок поэмы «Вера и неверие» написан хорошими стихами; но холоден. Из идилий Дельвига понравилась мне одна: «Изобретение ваяния», еще Подолинского «Гурия» и, наконец, Плетнева отрывок перевода Ромео и Джульетты. Об остальном балласте и не стоит говорить.

Из прозаических статей замечательны: «Вор» Сеньковского и «Кикимора» Сомова, обзор же его очень плох. Литературная газета, ими же издаваемая, заслужила справедливую похвалу публики. Оригинальные повести (отрывки из романа Погорельского), помещенные в ней, отличаются прекрасным слогом и верным описанием наших нравов; выбор переводных статей также хорош; критика очень умеренная. Нельзя тоже сказать про Полевого, который сделался литературным демагогом — Sansculotte, который кричит и ругает литературную аристократию, — Дантон журнальный, ругающий всех без исключения знаменитых, как он иронически их называет; в этих критиках пристрастие его слишком явно. Журнал его еще занимателен разнообразностью помещаемых статей. Между ними часто появляются тоже хорошие отрывки из новых народных романов. Картины нравов похожи на прежде помещаемые в Северной Пчеле, но уступают им в слоге. В обоих журналах очень мало появляется хороших стихотворений (исключая двух басен Крылова и нескольких пьес Пушкина, особенно двух: «Арион» и «Смуглянка», и «Пловца» Языкова — напечатанных в Литературной газете), особенно в Телеграфе; зато уже брани в нем из-за булгаринского «Выжигина» и «Дмитрия Самозванца» в Литературной газете больше, чем должно позволять. В последней «Историю» Полевого называют образцовой глупостью и спекуляцией на деньги подписчиков.

22. …Мое волокитство за панною Фил., кажется, кончилось: в этот трактир теперь никто не ходит, следственно, и мне неловко там бывать и нежничать с побитой красавицей. Зато другой трактирщик, Блезер, недавно женился на хорошенькой девочке, лет 15-ти. Вся молодежь вертится теперь около нее; она гораздо милее и не так недоступна, как моя дура.

23.

…В последних числах октября.
(Презренной прозой) говоря,
В деревне скучно… —

В моем Антонове, и особенно когда в нем живешь по нужде без денег, — не раз вспомнишь этот стих Пушкина. Сегодня был прекрасный осенний день; мороз очистил атмосферу и высушил землю, солнце ярко светило и даже грело. Озеро, видное из окон моей хаты, или став, как здесь называют запруженные речки, простирающиеся более чем на версту от плотины, близ которой я живу, было спокойно, и ярко отражало светлую синеву чистого неба, свежую зелень нив и обнаженные красноватые рощи, окружавшие оное. Прекрасные сии виды веселили взор и любителя прекрасного, и неутомимого охотника, но не меня. Они ни на минуту не разогнали моих забот, а охоту бродить с ружьем я также покинул давно. Бремя их тяготит меня и не дает места никакому другому чувству. — Против обыкновения, сегодня вечер провожу я дома, потому что Ушакова нет дома, а то бы и сегодня двенадцатью робертами заключился мой дневной труд. Хочу воспользоваться вечером, написав к сестре письмо.

25. Точно также и вчера я весь день, сидя один дома, читал Телеграф — одно мое спасение от скуки; но и это удовольствие скоро кончится…