Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы

Главная моя забота теперь состояла в том, чтобы получить еще денег: у матери их не было, следственно, должно было отыскать или где-либо занять. Г-н Павлов, молодой муж вдовы дяди Федора Ивановича, с которым мы только что дружелюбно кончили раздел доставшегося нам после смерти дяди имения, заплатив за оное 50 000 рублей, помог нам занять у его приятеля г-на Змиева 1000 руб. Этот весьма достаточный человек почти совершенно спился. Обед, который он давал в честь женитьбы своего друга, был единственный в своем роде. К несчастью, я должен был его вытерпеть вполне. Все чувства мои страдали: слух от этого оркестра, составленного из дворни, игравшей на инструментах, которые валялись в кладовых со дня смерти его матери, некогда поддерживавшей блеск дома, и от пушечных выстрелов, которые стоили мне здоровья (они были так неловко поставлены близь окон столовой залы, что от выстрелов вылетело много стекол из оной); вкус — от мерзкого обеда; обоняние — от спиртом насыщенного дыхания соседей — судейских чиновников и разного уездного сброда; осязание от нечистоты, и зрение, наконец, от женских и мужских уродов, составлявших наше общество. Если бы не тысяча руб., то ни за что я бы ни минуты не пробыл бы в этой мерзости. Чтобы получить отвращение от пьянства, нужно только взглянуть на г. Змиева и его образ жизни. — Обеспеченный в денежном отношении, хотя и не настолько сколько желал, искал я, как приятнее провести короткое время, оставшееся до предположенного мною отъезда. — Волокитства мои в Старице не были успешны; мне слишком мало нравились Катинька Вельяшева и Машенька Борисова, чтобы влюбиться и потерять рассудок; прощание в Петерб. еще слишком свежо было в памяти. Успех с ними привел бы меня в большое затруднение, — вот отчего с ними я только шутил от безделья. В Малинниках же я посвящал время единственно шалостям с Сашей. С нею мы уже давно прожили время уверений в любви и прочего влюбленного бреда: зная друг друга, мы наслаждались насколько силы, время и место это позволяли.

Наступила масленица с обычными блинами и катаниями; не было надежды провести ее также весело, как святки; один Ермолаев сделал вечер, но, к несчастью, кроме нашего семейства Вульфов, никого не пригласил, почему и не было так весело, как в последний его бал в Новый год. — Самый приятный человек из общества был для меня полковник Кусовников. Еще на первом вечере у Торнау на Рождество был он со мною так предупредительно вежлив и любезен, что, несмотря на малое наше знакомство, привязал меня много к себе. — Имея очень хорошее состояние, служил он в Лейб-гв., был адъютантом у принца Виртенбергского (Шишки). Жизнь в лучшем кругу дала ему приятное обращение, получившее особенную приятность от добродушия, которое видно было в каждом его движении. Блестящего ума не имея, вознаграждал он за него приятными искусствами: он мастерски рисовал и прекрасно играл на скрипке. Наружность его была отпечаток души; я не встречал мужчины, лучше его сотворенного, особенно ноги его хороши. Его благорасположение ко мне должно, кажется, приписать тому, что он немного волочился за сестрою. Во время пребывания Пушкина в Старице мы еще чаще видались, ибо Пушкин знал Кусовникова еще будучи в лицее. Здесь у Ермолаева мы были неразлучны, и я должен был обещаться ему, возвратясь в деревню, приехать к нему в Элскдр., расположенный километрах в 20 от Малинников.