Пушкин и Грибоедов

Обратим внимание на такой эпизод. Слуги суетятся, сценическая площадка перестраивается к предстоящей вечеринке. И вот что важно: слуга-распорядитель «стучится к Софии в дверь»: «Скажите барышне скорее, Лизавета: / Наталья Дмитревна, и с мужем154, и к крыльцу / Еще подъехала карета». Слуга даже не стал какую-то минутку дожидаться, чтобы посмотреть, кто там еще уже подъехал, а вот о приезде (первой) Натальи Дмитриевны тотчас доложил. Личной встречи между Софьей и Натальей Дмитриевной не показано, но нет оснований сомневаться, что между ними короткие отношения, и это ключик к пониманию образа Софьи. Какой главный урок извлекает Софья из этого общения? Не тот ли, что и «ей хочется иметь мужа-пажа, мужа-мальчика, такого, какого удалось выдрессировать из Платона Михайловича»155. И, может быть, тут мы найдем еще один повод для антипатии Софьи к Скалозубу: будучи молоденькой женой, не покомандуешь без пяти минут генералом.

Что требуется для того, чтобы любовь была счастливой? Банально: прежде всего нужно, чтобы эта самая любовь реально была, да еще взаимная. А чтобы любовь была прочной и гармоничной, нужно много условий, среди которых мировоззренческое единодушие – условие далеко не из последних. «Любить – это значит смотреть не друг на друга, а вместе в одном направлении» (Антуан Сент-Экзюпери).

7

Под выбранным углом зрения хочется взглянуть, вслед за героями, на их творцов.

За плечами Грибоедова и опыт, достойный репутации гусара и почетного гражданина кулис. Зато семейную жизнь поэт-драматург и дипломат устроил самым непривычным образом. Об этом удивительном случае он сам рассказал в письме к Булгарину 24 июля 1828 года (Биваки при Казанче, на турецкой границе): «Это было 16-го. В этот день я обедал у старой моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзевой, второй том Леночки, все на нее глядел, сердце забилось, не знаю, беспокойства ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из стола, я взял ее за руку и сказал ей: <по-французски: Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать вам>. Она меня послушалась, как и всегда, верно, думала, что я ее усажу за фортепьяно, вышло не то, дом ее матери возле, мы туда уклонились, взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери Прасковье Николаевне Ахвердовой, нас благословили, я повис у нее на губах во всю ночь и весь день, отправил курьера к ее отцу в Эривань с письмами от нас обоих и от родных. Между тем вьюки мои и чемоданы изготовились; все вновь уложено на военную ногу, на вторую ночь я без памяти от всего, что случилось, пустился опять в отряд, не оглядываясь назад». Можно ли сомневаться, что письмо написано счастливым человеком!

Но читаем его письмо В. С. Миклашевич, жене его друга Жандра. Оно написано в два приема 17 сентября и 3 декабря 1828 года. Сколько же смятения, противоречивых чувств в этих строках!

17 сентября: «…мне простительно ли, после стольких опытов, стольких размышлений, вновь бросаться в новую жизнь, предаваться на произвол случайностей, и все далее от успокоения души и рассудка. А независимость! которой я такой был страстный любитель, исчезла, может быть навсегда, и как ни мило и утешительно делить все с прекрасным, воздушным созданием, но это теперь так светло и отрадно, а впереди так темно! неопределенно!! Всегда ли так будет!!» 3 декабря: «И это кроткое, тихое создание, которое теперь отдалось мне на всю мою волю, без ропота разделяет мою ссылку и страдает самою мучительною беременностию, кто знает: может быть, я и ее оставлю, сперва по необходимости, по так называемым делам, на короткое время, но после время продлится, обстоятельства завлекут, забудусь, не стану писать, что проку, что чувства мои во мне неизменны, когда видимые поступки тому противоречат. Кто поверит!!!»

Каков темперамент! Перед человеком «так светло и отрадно» – это бы ценить и этому радоваться как подарку жизни, а он упреждающе страдает: «впереди так темно…» Судьба не стала ждать, чтобы Грибоедов увидел свою ошибку недоверчивости.

Совсем юная (шестнадцатилетняя) вдова начертала эпитафию: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя». Первой строкой она отрекается от женской ревности, признавая за мужчиной право выполнять государственные и общественные обязанности. Второй строкой она написала свое «Горе от любви». Такие слова пишутся под диктовку сердца. Единственной любви стойкая женщина осталась верной до конца; служение памяти заняло три десятилетия.

А Грибоедов, заявляя, что его чувства останутся в нем неизменны, опасается, что «так называемые дела» отвлекут его, и это может осложнить семейные отношения (великодушия молодой жены не усмотрел или, на основе прежнего опыта, в неиссякаемость его не поверил).