Пушкин и компания. Новые беседы любителей русского слова

Живет он еще три-четыре года на мельнице; встречает еще три-четыре ярмарки; вступает еще три-четыре раза в бой с солдатом; поливают его, бездыханного и безгласного, водой из жбанов добрые люди; он медленно приходит в себя; не раскрывая глаз, возит по земле мокрой головой и сквозь зубы тяжко стонет:

– Нну, добрые люди! Я молчу! Я все-е молчу!

Затем его везут на мельницу, он недели две лежит на печи, понемногу оправляется и вскоре уже опять гуляет по шинкам, хвастается, лжет, все и всех шельмует, бьет себя кулаком в грудь, грозит всем своим врагам и особливо – солдату. Но однажды <…> солдат переламывает ему каблуком руку и раздробляет переносицу, выбивает глаза. Вот Шаша и слепой и калека. Солдатка бросает его; мельницу, землю берут за долги добрые люди. И Шаша – у пристани: теперь он равноправный член, кость от кости, плоть от плоти нищей орды, стоящей <…> в церковной ограде. Босой, в лохмотьях, густобородый, с головой, стриженной ежом, в мешках крест-накрест, дико ломает он брови над выбитыми и затянувшимися глазами и сипло орет в лад с прочими за душу хватающие нищенские стихиры. Хор мрачно дерет кто во что горазд – звонко выделяются голоса поводырей, выкрикивающих каждый слог. <…>

Вступает и выделяется резкий голос Шаши:

Придет время,
Потрясется земля, небо,
Все камушки распадутся,
Пристолы господни нарушатся,
Солнце с месяцем примеркнет,
И пропустить господь огненную реку!

И сливаясь, сходясь, достигая зловещей силы и торжественности, зычно горланит весь хор:

Михаил Архангял
Тварь земную поморить,
Он вструбить в трубы,
Возглаголить людям:
Вот вы жили-были
Своей вольной волей,
В церкви не бывали,
Заутреню просыпали,
Позднюю обедню прожирали;
Вот вам рай готовый —
Огни негасимые,
Муки нестярпимые!

Зловещий рассказ. И дата под ним – сентябрь 1913-го. Меньше года осталось до русского апокалипсиса, считая с начала Первой мировой войны.

И. Т.: Борис Михайлович, а что вы скажете о повести «Деревня», которая была видимым водоразделом в творчестве Бунина, после которой о нем наконец-то заговорили как о серьезном писателе?

Б. П.: Знаете, Иван Никитич, я эту вещь не люблю. Бунин в ней, я бы сказал, перегнул палку, вместо привычных акварелей – густая грязь, в которой тонут герои повести вместе со своими телегами. Из больших вещей дореволюционных лучшая все-таки «Суходол» – вещь, при всей своей мрачности исполненная высокой поэзии. Обаятельная героиня – крепостная девушка Наталья, влюбленная в своего барина Петра Петровича, а потом век векующая нянькой у его истеричной сестры. А Петра Петровича спящего нечаянно убивает кобыла, наступившая ему на лицо. Жизнь старой, еще в крепостные времена уходящей России дана как нерасторжимое единство: хоть мужики, хоть господа по фамилии Хрущевы – судьба едина, вместе жить, вместе погибать. Слуга Герваська убивает старого барина Петра Кириллыча, и никакой тут классовой вражды и борьбы, а общая дурная судьба. Это действительно русский апокалипсис. Не то что упадок, а прямой распад, иссякновение бытия. Самый настоящий, не литературный декаданс. И потрясающая концовка, где та же лошадь символически появляется: