Пушкин и Натали. Покоя сердце просит…

«Пушкина еще слаба, но тише и спокойнее. Она говела, исповедовалась и причастилась и каждый день беседует со священником Бажановым, которого рекомендовал ей Жуковский. Эти беседы очень умирили ее и, так сказать, смягчили ее скорбь. Священник очень тронут расположением души ее и также убежден в непорочности ее».

Перед отъездом Наталья Николаевна увиделась с сестрой Екатериной Дантес. Она не бывала у Пушкиных с того дня, когда уехала из их дома в церковь на венчание, 10 января 1837 года. Зная, что уже, вероятно, никогда не встретится с сестрами, так как ей предстояло ехать вслед за мужем, высланным за границу, Екатерина Николаевна приехала проститься с ними. Свидание происходило в присутствии братьев, Александры Николаевны и тетушки Екатерины Ивановны. Это свидание, несомненно, наложило отпечаток на отношения сестер, братьев и Загряжской к Екатерине Дантес. Что было говорено, в чем обвиняли ее Наталья Николаевна, Гончаровы и Загряжская (а они, по-видимому, ее обвиняли), мы не знаем. А. И. Тургенев свидетельствует, что Екатерина Николаевна плакала.

16 февраля Наталья Николаевна с детьми и Александрой Николаевной в сопровождении братьев и Екатерины Ивановны выехала в Москву. Вся обстановка квартиры и библиотека Пушкина были сданы на двухлетнее хранение на склад друзьями поэта уже после отъезда семьи.

Семья Пушкиных приехала в Москву ночью, но там не остановилась; переменив лошадей, поехали дальше. Это послужило поводом к осуждению Натальи Николаевны, ее упрекали в том, что она не повидалась с Сергеем Львовичем. Но состояние моральное и физическое ее было настолько тяжелым, что она не могла встретиться со свекром, вынести душераздирающее свидание с несчастным отцом. Петербургские врачи категорически предписали ей ехать прямо в деревню.

Московский почт-директор А. Я. Булгаков писал П. А. Вяземскому 26 февраля 1837 года:

«…Наталья Николаевна не была у него в проезд ее через Москву и даже не послала наведаться об нем. На другой день отъезда ее явился к Сергею Львовичу брат ее Гончаров[134] со следующею комиссиею: «Сестрица приказала вам сказать, что ей прискорбно было ехать через Москву и вас не видеть, но она должна была повиноваться предписаниям своего доктора; он требовал, чтобы она оставила Петербург, жила спокойно в уединении и избегала все, что может произвести малейшее в ней волнение; в противном случае не ручается за последствия. Сестра чрезмерно изнурена, она приказала вам сказать, что она просит у вас позволения летом приехать в Москву именно для того, чтобы пожить с вами две недели, с тем чтобы никто, кроме вас, не знал, что она здесь. Она привезет вам всех своих детей. Сестра не смеет себя ласкать этой надеждою, но ежели бы вы приехали к ней в деревню хотя бы на самое короткое время». Старика поручение это очень тронуло, Наталья Николаевна умно поступила и заставила всех (признаюсь, и меня) переменить мнение на ее счет. Москва о ее приезде дозналась, все узнали, что она не видела Сергея Львовича, и ее немилосердно ругали, особливо женщины. Таковы всегда человеки! Снисходительны к тем, кои в счастье, и строго взыскивают с тех, кои и без того горем убиты».

И сам Сергей Львович понимал тяжелое состояние невестки. В другом письме Булгаков писал тому же Вяземскому, что был у С. Л. Пушкина.

«Спрашивал я его о невестке, он отвечал: Я слышал, что она проехала здесь в пятницу, но ее не видал… Это, видимо, его опечалило, а потому и сказал я ему:

– Я понимаю, сколь мучительно было бы для нее и для вас первое свидание, она хотела вас поберечь и на себя не надеялась…

– Я и сам это так толковать хочу, – прервал Сергей Львович».

Однако он очень сожалел, что не видел внуков. Это свидание, как мы увидим далее, состоялось несколько позднее, летом того же года.