Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…»

Едва ли можно сомневаться, что и упоминание о казни Рылеева в 38-й строфе, сделанное по горячим следам, должно было иметь своим продолжением то же страшное для поэта ощущение, что и в упомянутых подписях: «И я бы мог…» или в разговорах, о которых свидетельствовал Соболевский. Именно это ощущение и стало, с моей точки зрения, содержанием двух заключительных стихов 38-й строфы. Во всяком случае, имеется немало примеров, как то или иное настроение поэта, отразившееся в его письмах или заметках, переходит в его поэзию.

Вместе с тем, необычайно сложно определить, в каких именно словах Пушкин это ощущение выразил. Наиболее вероятной в данном случае представляется тональность, о которой вспоминает Соболевский – прямое обращение к близким друзьям («…не сидел бы теперь с вами, мои милые!»). Последнее тем более вероятно, что прямое обращение к друзьям в «Онегине» далеко не редкость. Такие прямые обращения к друзьям, рифмующиеся с местоимением «я», встречаются в «Онегине» неоднократно, например:

Все это значило, друзья:
С приятелем стреляюсь я.

(VI, 124)

Или:

Сегодня, милые друзья,
Пересказать не в силах я…

(VI, 73)

В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья!

(VI, 137) и т. п.

Представляется, что наиболее вероятной реализацией настроения Пушкина, о котором идет речь, могла стать такого же рода фраза, например:

И то, сказать вам правду, я
Ждал той же участи, друзья.

Если бы Одоевский записал такую фразу, и она попалась кому-то на глаза, это означало бы донос: самопризнание Пушкина, что он не менее виновен, чем его друзья-декабристы, понесшие за это жестокую кару. Одоевский и так достаточно рисковал, воспроизводя стихи, относящиеся к Рылееву. Два заключительные стиха он на всякий случай предпочел опустить.

Непогода и Аквилон

В стихотворном послании Пушкина к Языкову («Издревле сладостный союз»), датированном 20 сентября 1824 г., поэт среди прочего с горечью говорит о гонении, которому подвергает его власть:

Но злобно мной играет счастье,
Давно без крова я ношусь,
Куда подует самовластье;
Уснув, не знаю, где проснусь. —
Всегда гоним, теперь в изгнаньи
Влачу закованные дни.

(II, 322)

Тема эта в данном случае обострена в сознании Пушкина высылкой его из Одессы в Михайловское, что было воспринято им крайне болезненно (подробнее об этом см. выше в новелле «Аквилон»).

В 1830 г., когда Пушкин опубликовал послание к Языкову (точнее, первые его 34 стиха) в «Литературной газете», он по понятным причинам изменил цитированный фрагмент:

Но злобно мной играет счастье,
Давно без крова я ношусь,
Куда подует непогода;
Уснув, не знаю, где проснусь. —
Теперь один, в глухом изгнанье
Влачу томительные дни.

(II, 322; 835)

Рифма к слову «счастье» исчезла, но Пушкин не стал подбирать другую, оставив всё как есть. Скорее всего, даже нарочно, чтобы было ясно: здесь должно быть другое слово.

Но так или иначе, замена словосочетания «подует самовластье» на «подует непогода» заставляет вспомнить, что нечто подобное уже имело место, причем по тому же поводу. Политическое гонение, которое обрушила на него власть, Пушкин метафорически представляет, как разбушевавшуюся стихию, и строит на этой метафоре целое стихотворение – «Аквилон».

Действительно, фрагмент послания к Языкову и «Аквилон» тесно связаны между собой.

Оба написаны почти в одно и то же время. Послание к Языкову опубликовано Пушкиным с пометой «1824. Михайловское» (II, 835); на автографе «Аквилона» – такая же помета: «1824. Мих.» (II, 911).

В обоих стихотворениях совпадают ключевые поэтические образы: Аквилон – холодный северный ветер, который «бурно» (в окончательной редакции «гневно») «гонит» облачко на «дальний небосклон», и «гонимый» поэт, которого носит туда, «куда подует самовластье». Или в послании: «…мной играет счастье»; в «Аквилоне»: «Пусть облачком зефир играет».

Оба стихотворения посвящены одной и той же теме: гонениям на Пушкина со стороны Александра I.

Правда, есть между ними и существенная разница. Послание обращено к другу-поэту, и Пушкин делится с ним своими грустными мыслями, проще говоря, жалуется на свою судьбу. И говорит об этом прямо и открыто, без иносказаний.