В Каннах начала двадцатого столетия пересеклись судьбы сразу трех поколений поэта – здесь жили его дочь, внуки и правнуки. Сюда осенью 1909-го вместе с отцом генералом Сергеем Петровичем Мезенцовым приехали его дети: семилетняя Марина, пятилетняя Наташа и полуторагодовалый Саша, полный тезка своего великого прадеда – Александр Сергеевич. Их мать Вера Александровна, в девичестве Пушкина, родная внучка поэта, скоропостижно скончалась в феврале того же года.
Генерал Сергей Мезенцов состоял в свите великого князя Михаила Николаевича, принужденного по причине слабого здоровья безвыездно жить в Каннах.
Вместе с семьей генерала приехала на южный берег и Надежда Александровна Пушкина, сестра его покойной жены. Сестры-погодки были очень дружны меж собой, и когда произошло несчастье, Надежда, посвятившая свою жизнь помощи близким (она была настоятельницей московской Иверской общины сестер милосердия), постаралась заменить мать своим осиротевшим племянникам. В Каннах глубоко верующая Надежда Пушкина посещала все службы в православном храме. По праздникам брала с собой и старших девочек – Марину и Наташу.
Среди памятных мест в Каннах, что связаны с историей жизни и любви великого князя и леди де Торби, и этот русский храм, возведенный в конце XIX века. Примечательно, что старостой его долгие годы был Михаил Михайлович Романов. Великий князь принимал участие в строительстве храма, освященного в честь своего небесного покровителя архистратига Михаила. На церковных службах Надежда Пушкина могла встречаться и с Михаилом Романовым, и со своей кузиной графиней Софи де Торби, и, не исключена вероятность, с родной тетушкой Наталией Александровной. Но поддерживали ли они родственные отношения? Свидетельств тому нет.
…А храм Архангела Михаила, взметнувший свои купола в вечно ослепительно-голубое небо, в окружении стройных пальм и разросшихся магнолий, как и прежде, стоит на тихом бульваре, именованном в честь русского императора Александра III.
Письма к невесте
В Каннах странным, почти мистическим образом решилась судьба пушкинских писем. Здесь во время балетного представления, что давала в марте 1927-го дягилевская труппа, произошло знакомство великого импресарио с устроительницей благотворительного спектакля графиней Софи де Торби. Благодаря той встрече Сергей Дягилев смог приобрести письма Пушкина к невесте. Правда, случилось это уже после смерти внучки поэта. А тогда, на вечере в Каннах, Сергей Михайлович так обворожил леди де Торби, что та пообещала подарить ему одно из писем своего деда.
«С Дягилевым леди Торби была исключительно любезна, к тому же он ее совершенно очаровал, – вспоминал Сергей Лифарь. – Она рассказала ему, что хранит у себя неоценимое сокровище – письма своего великого деда к ее бабке, тогда его невесте – Наталье Николаевне Гончаровой, от которой к леди Торби и перешли по наследству эти письма. Леди Торби прибавила, что после того, как она вышла замуж за великого князя Михаила Михайловича и ему за этот брак было запрещено Государем жить в России, она поклялась, что не только сама, но и принадлежащие ей письма ее деда никогда не увидят России. Слово свое она крепко держала».
Еще до революции Российская академия наук неоднократно командировала своих представителей в Англию – леди Торби их не принимала. Писал ей и президент Императорской Академии наук великий князь Константин Константинович, убеждая внучку Пушкина передать России русское достояние. Рассказывая об этом, графиня Торби возмущалась:
«Константин Константинович смел мне писать, что я обязана передать в их академию мои письма, что они не мои, а их, так как они чтут память великого поэта, который принадлежит не семье, а всей стране.
Хорошо же они чтут память великого поэта: за то, что великий князь женился на внучке чтимого ими Пушкина, они выгоняют его из России, как будто он опозорил их своей женитьбой!
И тут же леди Торби обещала завещать Дягилеву для его коллекции один из этих бесценных автографов.
– Вы будете иметь его скоро, – прибавила она. – Мне недолго осталось жить.
Предчувствие не обмануло ее: она умерла через несколько месяцев после этого разговора…»
Графине Софи де Торби оставалось жить всего полгода – в сентябре того же 1927 года она скончалась в Лондоне. (Почившую графиню в некрологе именовали «одной из самых красивых женщин своего времени».) И Сергей Дягилев, одержимый мечтой стать обладателем пушкинских писем, добился вскоре ее исполнения. Великий князь Михаил Михайлович, то ли поддавшись обаянию Дягилева, то ли будучи стесненным в денежных средствах, уступил страстному собирателю фамильные реликвии, поставив лишь одно условие, – ничего не говорить о продаже писем его дочерям.