Пушкин с юга на север

Впрочем, масонство для поэта было лишь вольнодумной забавой, одним из многих приключений, коих требовала душа. Да, одним из многих, поскольку в Кишинёве Пушкин, что называется, окунулся в бездну страстей: балы и маскарады, короткие, ни к чему не обязывающие адюльтеры с замужними дамами и «вавилонские ночи» с девицами лёгкого поведения… «С каждого вечера Пушкин собирал новые восторги, – писал его товарищ по лицею, будущий российский канцлер В. П. Горчаков, – и делался новым поклонником новых, хотя и мнимых – богинь своего сердца».

Молодой поэт, в самом деле, пользовался необычайной популярностью у кишинёвских дам. Об этом свидетельствуют все, знавшие его в ту пору. Особенно скандальную известность получил роман Пушкина с цыганкой Людмилой Шикорой, женой местного помещика Инглези. Приятель поэта, некто Градов, вспоминал один примечательный случай, касающийся развязки этого романа:

«Я лёг после обеда заснуть, вдруг раздался сильный стук. Я отворил дверь. Передо мной стоял Пушкин. «Голубчик мой, – бросился он ко мне, – уступи для меня свою квартиру до вечера. Не расспрашивай ничего, расскажу после, а теперь некогда, здесь ждёт одна дама, да вот я введу её сейчас сюда». Он отворил дверь, и в комнату вошла стройная женщина, густо окутанная чёрной вуалью, в которой, однако, я с первого взгляда узнал Людмилу. Положение моё было более, нежели щекотливое: я был в домашнем дезабилье. Схватив сапоги и лежавшее на стуле верхнее платье, я стремглав бросился из комнаты, оставив их вдвоём. Впоследствии всё объяснилось.

Пушкин и Людмила гуляли вдвоём в одном из расположенных в окрестностях Кишинёва садов. В это время мальчик, бывший постоянно при этих tete-a-tete настороже, дал им знать, что идёт Инглези, который уже давно подозревал связь Людмилы с Пушкиным и старался поймать их вместе. Пушкин ускакал с ней с другой стороны и, чтоб запутать преследователей, привёз её ко мне. Однако это не помогло. На другой день Инглези запер Людмилу на замок и вызвал Пушкина на дуэль, которую Пушкин принял… Дуэль назначена была на следующий день утром, но о ней кто-то донёс генералу Инзову. Пушкина Инзов арестовал на десять дней на гауптвахте, а Инглези вручил билет, в котором значилось, что ему разрешается выезд за границу вместе с женою на один год. Инглези понял намёк и на другой день выехал с Людмилою из Кишинёва. Таким образом дуэль не состоялась. Пушкин долго тосковал по Людмиле».

А дуэлей у молодого поэта в ту пору случалось немало – то из-за женщин, а то из-за каких-нибудь пустячных ссор с офицерами и местной знатью. А. И. Тургенев в письме сообщал П. А. Вяземскому: «Кишинёвский Пушкин ударил в рожу одного боярина и дрался на пистолетах с одним полковником, но без кровопролития. В последнем случае вёл он себя, сказывают, хорошо…». П. И. Долгоруков записал в дневнике: «Пушкину объявлен домовой арест за то, что прибил одного знатного молдавана, не хотевшего с ним выйти на поединок. Сцена, как сказывают, происходила в доме вице-губернатора, который вместе с бригадным командиром Пущиным приглашены были к наместнику для объяснения по сему предмету…».

Поэт словно испытывал судьбу на прочность, выказывая полное презрение к смерти, и вскоре снискал славу отъявленного дуэлянта. П. В. Анненков писал:

«Дуэли его в Кишинёве приобрели всеобщую известность и удостоились чести быть перечисленными в нашей печати, но сколько ещё ссор, грубых расправ, рискованных предприятий, оставшихся без последствий и не сохранённых воспоминаниями современников. Пушкин в это время беспрестанно ставил на карту не только жизнь, но и гражданское своё положение: по счастию, карты – до поры, до времени – падали на его сторону, но всегда ли будут они так удачно падать для него, составляло ещё вопрос. Сам Пушкин дивился подчас этому упорному благорасположению судьбы и давал зарок друзьям обходиться с нею осторожнее и не посылать ей беспрестанные вызовы, но это уже было вне его власти. Ко всем другим побуждениям нарушать обет присоединилась у него ещё одна нравственная особенность. Он не мог удержаться от соблазна идти навстречу опасности… Ему нужно было дать исход природной удали и отваге. Он даже не мог слушать рассказа о каком-либо подвиге мужества без того, чтобы не разгорелись его глаза, и не выступила краска на лице, а перед всяким делом, где нужен был риск, он становился тотчас же спокоен, весел, прост».

Однажды на почве карточной игры его вызвал к барьеру офицер генштаба Зубов. Стрелялись в винограднике за городом. Пушкин с равнодушным видом ел черешни, пока противник целился в него, и даже бровью не повёл во время выстрела. Затем спросил промахнувшегося офицера:

– Вы удовлетворены?

Ответного выстрела Зубов требовать не стал – и, восхищённый отвагой соперника, бросился к нему, дабы заключить в объятия.

– Это лишнее, – холодно отстранился Пушкин. И покинул место дуэли.

Девять лет спустя он описал этот поединок в повести «Выстрел».

***