Пушкин в 1836 году (Предыстория последней дуэли)

— Напрасно, — воскликнул запальчиво Пушкин. — Никогда этого не будет. Никогда между домом Пушкина и домом Дантеса ничего общего быть не может".

Но поэт сумел взять себя в руки и, обратившись к секунданту Дантеса, повторил то, что час тому назад изложил письменно: ""Впрочем, я признал и готов признать, что г. Дантес действовал как честный человек". — "Больше мне и не нужно", — подхватил д'Аршиак и поспешно вышел из комнаты".[285]

Так завершилась ноябрьская дуэльная история.

Вернувшись в столовую, Пушкин прежде всего обратился к Екатерине Николаевне, зная, с каким мучительным нетерпением ожидает она развязки. "Поздравляю, вы невеста! — сказал он ей. — Дантес просит вашей руки". По словам Клементия Россета, сидевшего тут же за столом, в ответ на это Екатерина "бросила салфетку и побежала к себе. Наталья Николаевна — за нею. "Каков!", — сказал Пушкин Россету про Дантеса".[286]

Узнав от д'Аршиака, как он был принят, Дантес не решился ехать с визитом к Пушкиным. Он и барон Геккерн тотчас же отправились к Е. И. Загряжской, где барон от имени своего приемного сына сделал, наконец, формальное предложение Екатерине Гончаровой.

В тот же вечер, через несколько часов, на бале у С. В. Салтыкова, у которого по вторникам собирался весь петербургский свет, было объявлено о помолвке Жоржа Геккерна и Екатерины Гончаровой. Новость сразу же облетела все залы и гостиные. Жениха и неве(139)сту поздравляли, но известие об этой свадьбе всех поразило и вызвало самые оживленные толки.

Пушкин с женой тоже был на балу у Салтыковых.

Но, как отметил Владимир Соллогуб, Дантесу он не кланялся.

Это был худой мир, но все-таки мир. Ноябрьская дуэльная история была завершена.

"ЖУЖЖАНЬЕ КЛЕВЕТЫ"

Для всех, кто знал о ноябрьском вызове, было очевидно, что Пушкин вышел из этого дела с честью, а Дантес сыграл в нем поистине жалкую роль.

После завершения переговоров Пушкину выпал короткий миг торжества. "Пушкин {…} торжествовал одно мгновенье, — писал Александр Карамзин, ему показалось, что он залил грязью своего врага и заставил его сыграть роль труса".[287] Того же мнения были Жуковский и Вяземский. Они полагали, что Дантес, чьи чувства к H. H. Пушкиной приобрели широкую гласность, уронит себя в общем мнении своим сватовством.

Но вышло иначе.

Через два-три дня стало известно, что в светских толках и пересудах по поводу неожиданной помолвки это событие связывают с каким-то скандалом в семье Пушкина. Возник слух о том, что молодой человек ради спасения чести любимой женщины вынужден был просить руки ее сестры. Поступок молодою Геккерна оценивали как "подвиг высокого самоотвержения".[288] Эта версия имела особенный успех у дам и барышень, которые склонны были видеть в молодом Геккерне романтического героя. "Он пожертвовал собою, чтобы спасти ее честь", — записала в своем дневнике двадцатилетняя Мари Мердер и, восхищенная, добавила: "Если Дантесу не оставалось иного средства спасти репутацию той, которую он любил, то как же не сказать, что он поступил великодушно?!".[289]

Однако известны и другие, весьма ироничные отклики на эту помолвку.

21 ноября шталмейстер П. Д. Дурново, зять министра двора князя П. М. Волконского, сделал помету в своей записной книжке: "Раут у Нессельроде. Дантес, усынов(140)ленный бароном д'Эккерном, женится на м-ль Гончаровой. Говорят, что он ухаживал за {ее} сестрой — г-жой Пушкиной и что он был принужден мужем к объяснению. Молодой человек — побочный сын голландского короля. Это фат, весьма ограниченный".[290] Павел Дмитриевич Дурново на вечерах предпочитал танцам карточный стол, и его не очень интересовал герой этой истории Дантес. Тем важнее для нас лаконичная запись, сделанная им. Заметка в записной книжке П. Д. Дурново свидетельствует о том, что сплетня, компрометировавшая H. H. Пушкину, 21 ноября уже передавалась из уст в уста в салоне госпожи Нессельроде.

Если сравнить эту краткую запись с давно опубликованным свидетельством графа Альфреда Фаллу, записавшего рассказ о тех же событиях со слов самой госпожи Нессельроде, смысл заметки Дурново станет нам понятнее.

Графиня Нессельроде в ответ на расспросы Альфреда Фаллу, хорошо знавшего Дантеса, рассказала следующее: "Однажды утром {Жорж} Геккерн увидел у себя в комнате Пушкина {…} "Как случилось, господин барон, сказал Пушкин ему, — что я нашел у себя письма вашей руки?". Он держал в руке письма, действительно содержавшие выражение пылкой страсти. "У Вас нет повода считать себя обиженным, — ответил Геккерн, — m-me Пушкина согласилась их принять у меня только для того, чтобы передать их своей сестре, на которой я хочу жениться". — "В таком случае — женитесь". — "Моя семья не дает мне согласия". — "Добейтесь его". — Эта беседа создала очень щекотливое положение, и, если бы брак не состоялся, госпожа Пушкина могла бы быть серьезно скомпрометирована. Жорж Геккерн долго не колебался, и немного спустя Петербург поздравлял его с браком".[291]