Замысел этот возник давно. Весной 1836 г. Пушкин говорил о «Слове» с московскими учеными. С. П. Шевырев впоследствии вспоминал: ""Слово о полку Игореве" {…} было любимым предметом его последних разговоров {…} Известно, что Пушкин готовил издание «Слова». Нельзя не пожалеть, что он не успел докончить труда своего".[346] (169)
Новый толчком для возобновления работы над текстом древнерусского памятника послужило то, что в декабре 1836 г. Жуковский передал Пушкину свой перевод "Слова".[347] В первых числах января поэт беседовал о «Слове» с преподавателем Московского университета М. А. Коркуновым. 4 февраля 1837 г. Коркунов, потрясенный известием о смерти поэта, писал: "С месяц тому, Пушкин разговаривал со мною о русской истории; его светлые объяснения древней "Песни о полку Игореве" если не сохранились в бумагах, невозвратимая потеря для науки".[348]
В декабре — январе Пушкин много работает над материалами по истории Петра. Он собирается в Москву для занятий в архивах. "Мне нужно съездить в Москву, — писал он отцу в последних числах декабря, — во всяком случае я надеюсь вскоре повидаться с вами" (XVI, 212, 405).
Но он уже понимает, что то историческое повествование о Петре Великом, которое начинало слагаться в его воображении, не будет пропущено в печать. А. В. Никитенко слышал, как Пушкин говорил об этом 20 января на вечере у Плетнева: "Он сознавался {…} что историю Петра пока {…} не позволят печатать".[349]
А. И. Тургенев, который виделся с Пушкиным почти ежедневно, записал: "Пушкин {…} полон идей, и мы очень сходимся друг с другом в наших нескончаемых беседах: иные находят его изменившимся, озабоченным и не принимающим в разговоре того участия, которое прежде было столь значительным. Я не из их числа, и мы с трудом кончаем разговор, в сущности, не заканчивая его, то есть никогда не исчерпывая начатой темы".[350]
Большую радость доставило Пушкину вышедшее в декабре 1836 г. изящное миниатюрное издание "Евгения Онегина". Сохранился следующий рассказ одного из современников: "Когда это издание «Онегина» {…} было отпечатано и вышло в свет, оно Пушкину до того понравилось, что он каждый день заводил кого-либо из своих знакомых в книжную лавку, к приказчику Полякову, показывал это издание и располагал поручить И. И. Глазунову издать таким же образом и некоторые другие свои произведения".[351]
Накануне нового года поэт договорился с издателем Плюшаром о переиздании своих стихотворений в одном томе и получил от него аванс. В начале января он вел (170) переговоры с книгопродавцем Л. И. Жебелевым об издании своих "Романов и повестей" в двух томах (первый том этого издания должна была составить "Капитанская дочка").[352]
22 декабря вышел в свет четвертый том «Современника». Все вокруг заговорили о новом романе Пушкина.
Через несколько дней Одоевский написал Пушкину: "Я не мог ни на минуту оставить книги, читая ее даже не как художник, но стараясь быть просто читателем, добравшимся до повести" (XVI, 196). 30 декабря Н, И. Греч, встретив Пушкина в Академии наук на публичном заседании, с низким поклоном благодарил его за "Капитанскую дочку":
"Что за прелесть Вы подарили нам! {…} Ваша "Капитанская дочка" чудо как хороша! Только зачем это вы, батюшка, дворовую девку свели в этой повести с гувернером {…} Ведь книгу-то наши дочери будут читать!
— Давайте, давайте им читать! — говорил в ответ улыбаясь Пушкин".[353]
9 января А. И. Тургенев писал в Москву: "Повесть Пушкина здесь так прославилась, что Барант, не шутя, предлагал автору, при мне, перевести ее на французский с его помощью, но как он выразит оригинальность этого слога, этой эпохи, этих характеров старорусских и этой девичьей русской прелести? {…} Главная прелесть в рассказе, а рассказ пересказать на другом языке трудно".[354]
Успех "Капитанской дочки" внушал друзьям Пушкина надежду на то, что число подписчиков «Современника» увеличится. Вяземский в январе 1837 г. писал об этом И. И. Дмитриеву.[355]
В последних числах декабря Пушкин писал отцу: "Вот уж наступает новый год — дай бог, чтоб он был для нас счастливее, чем тот, который истекает" (XVI, 212, 405).
В декабре близким Пушкину людям стало казаться, что гроза прошла стороной.
Ноябрьская история послужила для Дантеса хорошим уроком, он на время утратил свою самоуверенность. Видимо, он старался не встречаться с Пушкиным. В течение нескольких недель Дантес не появлялся у Карамзиных и у Вяземских в те вечера, когда там бывал Пушкин с женой. Со своей невестой он обменивался нежными записочками и виделся с нею по утрам у Е. И. Загряж(171)ской, как это было условлено между семьями. В письмах Карамзиных между 28 ноября и 29 декабря нет упоминаний о Пушкиных и Дантесе: наступило видимое затишье.