Кроме того, в пушкиноведении установилось не то чтобы пренебрежение, но довольно «неразборчивое» отношение к судьбе Пушкина в изобразительном искусстве. В «Литературном наследстве» появилось даже заявление, что образ Пушкина не представляет большой проблемы пушкиноведения. В «Литературной энциклопедии» и в некоторых пушкинистических работах имеется немало совершенно ошибочных подписей под репродукциями, относящимися к Пушкину и его произведениям. В «Литературной газете» недавно был воспроизведен как «открытие» общеизвестный бюст Пушкина работы Витали да еще с указанием, что он принадлежал «другу Пушкина — Анненкову» (который вовсе не был другом Пушкина). И т. д., и т. п. Все это — симптоматично и печально.
В плане иллюстрирования произведений Пушкина наши издательства недостаточно осознали и взвесили всю важность и значение графической интерпретации пушкинских образов. Странным и непонятным представляется ограничение работы художника пятью иллюстрациями. Для «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы» пять иллюстраций — чрезвычайно мало.
Пушкину никогда не везло на иллюстраторов; вспомним, как богато и великолепно иллюстрированы западноевропейские классики; вспомним таких мастеров, как Дорэ, Гранвиль, Жоанно, Менцель. Даже знаменитые рисунки Агина и Боклевского к Гоголю не подымаются на высоту иностранного иллюстративного мастерства.
Об иллюстрациях к произведениям Пушкина здесь уже говорилось так много и пространно, что я не буду подробно останавливаться на этом вопросе, а коснусь портретов Пушкина и картин биографического значения. Мы знаем, что в этой области кое-что было сделано «передвижниками» более полувека тому назад. Новые вещи подобного рода, появившиеся у нас, не превышают (за редкими исключениями) того среднего уровня, который был достигнут «передвижниками». Айвазовский, Геллер, Мясоедов и даже Репин делали тяжеловесные вещи, лишенные подлинного лиризма, не отражающие пушкинской легкости и окрыленности. Надо сказать, что и в наши дни художники не вышли еще из «передвижнических» рамок (повторяю, за редкими исключениями). Один и тот же мастер, делая несколько портретов Пушкина, изображает поэта по-разному, и начинает казаться, что он сам не верит в тех «Пушкиных», которых он делает. В образ, созданный Серовым, мы верим. Несомненно, и Трубецкой верил в того Пушкина, которого он вылепил. В том, что появилось у нас за последние годы, такой убежденности не чувствуется. Не буду касаться всех анахронизмов и нелепостей, которые до сих пор допускаются некоторыми художниками (например, Пушкин-мальчик изображен перед столом с чернильницей, подаренной поэту Нащокиным в 1832 году). Некоторые художники в своих портретах Пушкина акцентируют профессиональные признаки; обязательно изображают поэта со всеми атрибутами его «ремесла» — с листом, лежащим перед ним, с пером и т. д., словом, хотят непременно передать минуты творческого вдохновения (работы В. Е. Савинского, П. П. Кончаловского и др.). Этот упор на «профессиональные признаки» совершенно не нужен. Образ Пушкина должен быть убедительным и доходчивым без этих атрибутов. «Паспортизация» портретов Пушкина снижает их качество, придает им оттенок наивности.
Большим пробелом в нашей живописи является отсутствие полноценных картин биографического характера, которые говорили бы о жизни Пушкина, отражали бы важнейшие события этой краткой и драгоценной жизни.
Живой, подлинный Пушкин не показан еще по-настоящему в изобразительном искусстве.
Н. И. Шестопалов пытался изобразить встречу Пушкина с Кюхельбекером, изобразил Пушкина с няней, Пушкина в Остафьеве, дуэль Пушкина с Дантесом, группу комсомольцев у памятника Пушкину в Остафьеве и пр. Типичный представитель «передвижнической» линии в живописи, Шестопалов старается возможно подробнее рассказать о событиях, не очень заботясь о самой сущности образа, об отражении стиля эпохи, о пушкинской «стихии». Над портретом Пушкина работает сейчас К. С. Петров-Водкин, можно с уверенностью сказать, что он сделает яркий и содержательный вклад в новейшую иконографию Пушкина.