Пушкин в Михайловском

Цитированные выше письма Надежды Осиповны и Сергея Львовича Пушкиных дочери из Михайловского убедительно свидетельствуют о том, как близка эта картина к тому, что мог наблюдать Пушкин у своих деревенских соседей. Добавим ещё содержащееся в одном из писем Надежды Осиповны сообщение о праздничном обеде и бале у Шелгуновых в Дериглазове. Шелгуновы, по словам П. А. Осиповой, «жили открытым домом — хороший повар, танцы, музыка…» Надежда Осиповна так описывает этот бал, на который съехались все соседи: «Он составился из всех шелгуновских карапузов, Акулины Герасимовны, которая танцевала французские кадрили и все танцы, Наталии Ивановны и домашнего outchitel [учителя], который пляшет, словно исступлённый, словно канатный плясун, и беснуется, как чертёнок, однако с приятностью и грацией, и фокусами, и коленцами вокруг дам — ну, просто умора… При этом одежда денди, но утрированная до невозможности. Этот учитель, кроме танцев, ещё горланит итальянские арии… Г-н Шелгунов в восторге, что имеет у себя на жаловании так называемого француза».

В основном повествовании Пушкин не употребляет подлинных имён, названий мест, хотя нередко они легко угадываются. Он исключал из окончательного текста романа стихи, имеющие узко автобиографический характер. Так остались в черновиках, например, строфы четвёртой главы: XVII — «Но ты — губерния Псковская…», XXXVIII — «Носил он русскую рубашку…» Поэт использует автобиографический материал, результаты личного опыта и личных наблюдений только тогда, когда они имеют типический, обобщающий смысл.

Откровенно автобиографичен Пушкин в лирических отступлениях, которыми столь богаты «деревенские» главы романа. В этих доверительных обращениях к читателю среди прочего поэт говорит о том, что волнует его в данный момент, воспроизводит реальные эпизоды своей жизни.

Таковы, например, в четвёртой главе строфы XVIII—XX — о друзьях и родных, XXVIII—XXX — об альбомах, XXXV — о чтении стихов няне и трагедии соседу…

Да после скучного обеда
Ко мне забредшего соседа,
Поймав нежданно за полу,
Душу трагедией в углу…

Реальность последнего эпизода подтверждается воспоминаниями А. Н. Вульфа, причём первоначально было «душу поэмою», но так как фактически Пушкин читал Вульфу «Бориса Годунова», в окончательном тексте «поэму» заменила «трагедия».

В XXXII строфе пятой главы упоминается Евпраксия (Зизи) Вульф: «Зизи, кристал души моей…»

В последней XLVI строфе шестой главы — сердечное обращение к покидаемым родным местам:

Дай оглянусь. Простите ж, сени,
Где дни мои текли в глуши,
Исполнены страстей и лени
И снов задумчивой души…

«Летопись о многих мятежах и пр.»

В той же «масонской книге», где Пушкин писал «Евгения Онегина», между черновыми строфами четвёртой главы романа в конце ноября — декабре 1824 года появляются записи, связанные с трагедией «Борис Годунов»,— план будущей трагедии, черновики первых сцен, выписки из X тома «Истории Государства Российского» H. М. Карамзина.

Современность и история существовали в сознании Пушкина неразрывно. Он смотрел на прошлое глазами человека своего времени, времени событий исторического значения — Отечественной войны, деятельности первых русских революционеров-декабристов, революционных потрясений в Европе, всё отчётливее осознавая, что ход исторического развития не есть результат цепи случайностей или воли отдельных людей, а подчиняется объективным законам. Глубокий взгляд в прошлое, осмысление законов исторического развития позволяли ему определить свой взгляд на современную действительность и найти свой путь её изображения — путь «истинного романтизма», т. е. реализма, основоположником которого в русском искусстве он стал. В. Г. Белинский называл «Онегина» произведением историческим, хотя среди его героев нет ни одного исторического лица.

Историзм был органически присущ поэтическому мышлению Пушкина. «История народа принадлежит поэту»,— говорил он и на протяжении всего своего творческого пути неизменно обращался к событиям отечественной истории. Ещё на юге он написал «Песнь о вещем Олеге», которой придавал существенное значение, начало поэмы «Вадим» на национально-патриотический сюжет из истории Древней Руси, задумал трагедию на тот же сюжет. Но только в Михайловском, в 1824—1825 годах, было положено начало тому совершенно новому подходу к поэтическому исследованию исторических событий, которого Пушкин придерживался до конца своих дней.