Пушкин в Михайловском

Ох, тётенька! ох, Анна Львовна,
Василья Львовича

сестра!Была ты к маменьке любовна,
Была ты к папеньке добра,
Была ты Лизаветой Львовной
Любима больше серебра;
Матвей Михайлович, как кровный,
Тебя встречал среди двора.
Давно ли с Ольгою Сергевной,
Со Львом Сергеичем давно ль,
Как бы на смех судьбине гневной,
Ты разделяла хлеб да соль.
Увы! Зачем Василий Львович
Твой гроб стихами обмочил
Или зачем подлец попович
Его Красовский пропустил.

Стихи получили известность — в Петербурге от Дельвига, в Москве от Вяземского, которому Пушкин сообщил их с пометой: «Я да Дельвиг».

Родные возмущались. Друзья, в том числе и Прасковья Александровна, отчитывали Пушкина. Поэт оправдывался и просил Вяземского успокоить разгневанного Василия Львовича: «Ради бога докажи Василию Львовичу, что Элегия на смерть Анны Львовны не моё произведение, а какого-нибудь другого беззаконника. Он восклицает „а она его сестре 15 000 оставила!“ Дело в том, что конечно Дельвиг более виноват, нежели я».

Пушкин ничего не имел против тётушки Анны Львовны. Напротив. Помнил её доброе к себе отношение. Анна Львовна, когда его отправляли в Петербург для поступления в Лицей, вместе с двоюродной бабушкой Чичериной подарила ему «на орехи» сто рублей, которые, кстати сказать, чувствительный Василий Львович тут же взял у племянника взаймы, да так и не отдал.

Когда до Михайловского дошло известие о смерти Анны Львовны, Пушкин в 20-х числах ноября 1824 года писал брату: «А вот важное: тётка умерла! Еду завтра в Святые Горы и велю отпеть молебен…» Несколько позже сестре: «Няня исполнила твою комиссию, ездила в Святые Горы и отправила панихиду или что было нужно».

Сатирические стрелы «Элегии» были направлены не в тётушку, а в дядюшку, в слезливые стихи, которыми он «обмочил» её гроб. Без Дельвига, конечно, «Элегия» не появилась бы на свет.

Дельвиг, как никто другой, умел создавать вокруг себя какую-то особую атмосферу, заражать своим остроумием, шутливостью. И Пушкину так приятно было хоть ненадолго почувствовать себя снова юным, смеяться и шутить от полноты души.

«Наилучшие условия»

Приезды друзей лишь ненадолго оживляли однообразие установившегося с конца 1824 года распорядка жизни Пушкина. Однообразие, подчас мучительно тягостное, но не мешавшее, а быть может, даже способствовавшее не прекращавшейся ни на миг его сложной и многообразной творческой работе.

Современники с удивлением и сочувствием описывали скромную до убогости обстановку деревенского жилища поэта. Но ему нужен был именно такой предельно скромный «обыкновенный кабинет». Как утверждал Анненков, «Пушкин был очень прост во всём, что касалось собственно до внешней обстановки… Иметь простую комнату для литературных занятий было у него даже потребностью таланта и условием производительности. Он не любил картин в своём кабинете, и голая серенькая комната давала ему более вдохновения, чем роскошный кабинет с эстампами, статуями и богатой мебелью, которые обыкновенно развлекали его»[130]. В Михайловском он нашёл именно такую «серенькую комнату».

Вдохновение посещало его здесь особенно часто. За один 1825 год Пушкин написал несколько десятков художественных произведений первостепенного значения самых различных жанров — от трагедии и поэмы до лирической миниатюры и эпиграммы. Кроме того — автобиографические записки, статьи, письма… И ещё — очень многое из написанного и осуществлённого позже задумано было здесь в это время. 1825 год едва ли не самый продуктивный во всей творческой жизни Пушкина.

Рукописи поэта свидетельствуют о том, что такие естественные и удивительно лёгкие его стихи не всегда давались ему легко, были результатом напряжённого труда. Каждая страница пушкинских черновиков — сочетание гениальности и долготерпения. По многу раз менял поэт какое-либо слово или выражение, пока не находил самое точное, нужное в данном случае.

Он продолжал поиски лучшего даже тогда, когда всё было переписано набело и сдано в печать. Отправив в Петербург для издания первую главу «Онегина», он шлёт вдогонку просьбу к брату: «Перемени стих Звонок раздался, поставь: Швейцара мимо он стрелой. В Разговоре после искал вниманье красоты нужно непременно:

Глаза прелестные читали
Меня с улыбкою любви.
Уста волшебные шептали
Мне звуки сладкие мои.»

А несколько позже снова: «NB г. Издатель Онегина

Стихи для вас одна забава,
Немножко

стоит вам присесть.

Понимаете?»