Пушкин в Михайловском

За морем синичка жила,
Не пышно жила, пиво варивала,
Солоду купила, хмелю взаймы взяла,
Черный дрозд пивоваром был.
Сизый орел винокуром слыл.
Соловушка-вдовушка незваная пришла.
Синичка по сеничкам похаживала. …
Соловушке головушку поглаживала.
Что же ты, соловушко, не женишься?
Рад бы жениться, да некого взять.
Взял бы ворону, да тетка моя,
Взял бы сороку – щепетливая она.
Взял бы синичку – сестричка моя.
За морем живет перепелочка,
Она мне не мать и не тетушка,
Ее-то люблю, за себя замуж возьму…

Вот теперь все идут в Михайловское на поклон к Пушкину и его няне. Идут простые люди и непростые – художники, поэты, артисты… Иные приходят рано утречком, когда здесь никого еще нет. Им хочется побыть с Пушкиным наедине.

«Я, как завороженный, ходил здесь и пел, пел все пушкинское, что знаю и над чем работаю», – рассказывает в своих воспоминаниях о поездке в Михайловское наш замечательный певец Борис Романович Гмыря. «Я пел белкам и скворцам… Мне так хотелось спеть нянину «Синицу» в ее светлице, что я не утерпел и попросил разрешения у хранителя музея… Я пел с таким задором, с каким пел редко, ибо пел я воображаемой старушке, ее лежаночке, пел Пушкину. В няниной «Синичке» мне мерещился сам Пушкин в образе синицы, принимающей гостей со всех волостей…»

В доме Пушкина, за что ни возьмись, всюду птицы: тканые, вышитые, нарисованные на полотенцах, скатертях, салфетках, простынях. Ведь птицы и знаки птиц – все это знаки добра, здоровья, это символ радости, жизни, плодородия земли… Сел за стол писать – брал в руки перо гусиное, или лебединое, или аистиное. Велел самовар подать, чтобы чаю испить, а у самовара кран в виде птичьего клюва. Подошел к горшку-водолею руки помыть, у того носик от «золотого петушка». Обедать сел – на столе тарелки и блюда фаянсовые, расписанные птицами… А весною к утреннему чаю на стол подавались печеные крендельки – «жаворонки».

Весною птиц выпускали из клеток на волю… Даже там, на юге, «на чужбине», Пушкин «свято наблюдал» этот «родной обычай старины», обычай древний и трогательный. 25 марта с началом весны, в Благовещенье, люди выпускали на волю птиц, до того долгую зиму сидевших у печей.

В пушкинское время было немало стихов на эту тему. В них обычно писалось о радости освобожденной птички, о пробуждающейся весне, о празднике природы. Такие стихи можно было встретить почти в каждом доме, в семейных альбомах друзей и знакомых Пушкина. Листы таких альбомов украшались изображениями покинутых птичками «золотых клеток», рисунками, изображающими пичуг, порхающих среди цветов…

Одно из таких стихотворений принадлежит современнику Пушкина, малоизвестному поэту Федору Туманскому. Оно было написано в 1823 году. Пожалуй, это единственное произведение Туманского, которое осталось в памяти народа. Напечатанное в 1827 году, оно пользовалось огромной популярностью,

Вчера я растворил темницу
Воздушной пленницы моей:
Я рощам возвратил певицу,
Я возвратил свободу ей.
Она исчезла, утопая
В сиянье голубого дня,
И так запела, улетая,
Как бы молилась за меня.

Однажды в Тригорском одна из «дев гор» – Анна Николаевна Вульф стала просить Пушкина написать ей в альбом какое-нибудь стихотворение. Пушкин долго отнекивался, потом согласился и написал… «Птичку» Ф. А. Туманского.

В 1823 году написал свое стихотворение «К птичке, выпущенной на волю» А. Дельвиг. Пушкин знал стихи Туманского и Дельвига, и в том же, 1823 году, уже на юге, написал свою «Птичку» с тем же количеством строк, что в стихотворениях Туманского и Дельвига.

В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
За что на Бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!

Посылая эти стихи Н. И. Гнедичу, поэт писал ему: «Знаете ли вы трогательный обычай русского мужика в светлое воскресенье выпускать на волю птичку? вот вам стихи на это».