Пушкин в воспоминаниях современников – друзей, врагов, знакомых…

Смерть обнаружила в характере Пушкина все, что было в нем доброго и прекрасного. Она надлежащим образом осветила всю его жизнь. Все, что было в ней беспорядочного, бурного, болезненного, особенно в первые годы его молодости, было данью человеческой слабости, обстоятельствам, людям, обществу. Пушкин был не понят при жизни не только равнодушными к нему людьми, но и его друзьями. Признаюсь и прошу в том прощения у его памяти, я не считал его до такой степени способным ко всему. Сколько было в этой исстрадавшейся душе великодушия, силы, глубокого, скрытого самоотвержения! Его чувства к жене отличались нежностью поистине самого возвышенного характера. Ни одного горького слова, ни одной резкой жалобы, никакого едкого напоминания о случившемся не произнес он, ничего, кроме слов мира и прощения своему врагу. Вся желчь, которая накоплялась в нем целыми месяцами мучений, казалось, исходила из него вместе с его кровью, он стал другим человеком. Свидетельства доктора Арендта и других, которые его лечили, подтверждают мое мнение. Арендт не отходил от него и стоял со слезами на глазах, а он привык к агониям во всех видах.

Кн. П. А. Вяземский – вел. кн. Михаилу Павловичу, 14 февраля 1837 г. Щеголев, 263.

Он сказал Наталье Николаевне, что она во всем этом деле не при чем. Право, это было больше, чем благородство, – это было величие души, это было лучше, чем простить.

О. С. Павлищева – С. Л. Пушкину, 3 марта 1837 г.

П-н и его совр-ки, XII, 104 (фр.).

Страшное несчастье обрушилось на наши головы, как громовой удар, когда мы всего менее этого ожидали, хотя, сказать по правде, после этих проклятых безымянных писем небосклон бедного Пушкина постоянно был покрыт облаками. В жестоких страданиях своих Пушкин был велик твердостью, самоотвержением, нежною заботливостью о жене своей. Чувствуя, что смерть близка, он хладнокровно высчитывал шаги ее, но без малейшего желания порисоваться, похорохориться и подействовать на окружающих. Таков он был и во время поединка. Необузданный, пылкий, беспорядочный, сам себя не помнящий во всех своих шагах, имевших привести к роковому исходу, он сделался спокоен, прост и полон достоинства, как скоро добился чего желал; ибо он желал этого исхода. Да, конечно, светское общество его погубило. Проклятые письма, проклятые сплетни приходили к нему со всех сторон. С другой стороны, причиною катастрофы был его пылкий и замкнутый характер. Он с нами не советовался, и какая-то судьба постоянно заставляла его действовать в неверном направлении. Горько его оплакивать; но горько также и знать, что светское общество (или, по крайней мере, некоторые члены оного) не только терзало ему сердце своим недоброжелательством, когда он был жив, но и озлобляется против его трупа.

Кн. П. А. Вяземский – А. О. Смирновой в феврале 1837 г. Рус. арх., 1888, II, 296.

Весь Петербург заговорил о смерти Пушкина, и невыгодное мнение о нем тотчас заменилось самым искренним энтузиазмом: все обратились в книжные лавки – покупать только что вышедшее новое миниатюрное издание Онегина: более двух тысяч экземпляров было раскуплено в три дня.

Н. И. Иваницкий. Воспоминания.

П-н и его совр-ки, XIII, 33.

На следующий день кончины Пушкина я решился очень рано утром войти к нему; вход был со двора, как и теперь остался; в прихожей никого; направо в небольшой комнате – покойный на столе, в черном сюртуке: возле него один-одинехонек полковник Данзас. – «Вы здесь, Константин Карлович?» – сказал я ему. – «Нет, – отвечал он с неизменно присущим ему юмором, – я не здесь, я на гауптвахте». Известно, что немедленно после злосчастного поединка Данзас был арестован, с разрешением не покидать покойного друга до погребения.

М. М. Михайлов. Несколько слов о месте кончины Пушкина. Книга воспоминаний о Пушкине, 336.

На другой день мы, друзья, положили Пушкина своими руками в гроб.

В. А. Жуковский – С. Л. Пушкину. Щеголев, 191.

А. О. Россет перекладывал тело Пушкина в гроб. – «Я держал его за икры, и мне припомнилось, какого крепкого, мускулистого был он сложения, как развивал он свои силы ходьбою».

П. И. Бартенев. Рус. арх., 1882, I, 248.

Окажите милость, соблаговолите умолить государя императора уполномочить Вас прислать мне в нескольких строках оправдание моего собственного поведения в этом грустном деле; оно мне необходимо для того, чтобы я мог себя чувствовать вправе оставаться при императорском дворе; я был бы в отчаянии, если бы должен был его покинуть; мои средства невелики, и в настоящее время у меня семья, которую я должен содержать.