Пушкин в воспоминаниях современников – друзей, врагов, знакомых…

Женитьба произвела в характере поэта глубокую перемену. С того времени он стал смотреть серьезнее, а все-таки остался верен привычке своей скрывать чувство и стыдиться его. В ответ на поздравление с неожиданною способностью женатым вести себя как прилично любящему мужу, он шутя отвечал: «Je ne sius qu’un hypocrite (я только притворяюсь)».

Быв холостым, он редко обедал у родителей, а после женитьбы – почти никогда; когда же это случалось, то после обеда на него иногда находила хандра. Однажды, в таком мрачном расположении духа, он стоял в гостиной у камина, заложив назад руки… Подошел к нему Илличевский и сказал:

У печки, погружен в молчанье,
Поднявши фрак, он спину грел
И никого во всей компанье
Благословить он не хотел.

Это развеселило Пушкина, и он сделался очень любезен.

А. П. Керн. Воспоминания. Л. Майков, 264.

Ножкой топтать от нетерпения Наталья Николаевна перестала ли, несмотря что это должно быть очень к лицу?

П. В. Нащокин – Пушкину. Втор. половина янв. 1832 г., из Москвы. Переписка Пушкина, II, 364.

Наталья Николаевна была очень хороша, высока ростом, стройна, черты лица удивительно правильны, глаза одни небольшие, и одним она иногда немного косила: quelque chose de vague dans le regard (какая-то неопределенность во взгляде).

Ф. Г. Толь со слов кн-ни Е. А. Долгоруковой. Декабристы на поселении. Изд. Сабашниковых. М., 1926, стр. 144.

Жену свою Пушкин иногда звал: «моя косая Мадонна». У нее глаза были несколько вкось. Пушкин восхищался природным здравым ее смыслом. Она тоже любила его действительно.

Кн. В. Ф. Вяземская по записи Бартенева.

Рус. арх., 1900, I, 398.

Г-жа Пушкина была одной из самых красивых женщин Петербурга. Лицо, свежесть, молодость, талия – все за нее говорило и стоило поэта. Лицо было чрезвычайно красиво, но меня в нем, как кулаком, ударял всегда какой-то недостаток рисунка. В конце концов я понял, что, не в пример большинству человеческих лиц, глаза ее, очень красивые и очень большие, были размещены так близко друг от друга, что противоречили рисовальному правилу: «один глаз должен быть отделен от другого на меру целого глаза».

Станислав Моравский. Моск. пушкинист, II, стр. 258.

Смирдин, переместив свою книжную лавку от Синего моста на Невский проспект, пригласил всех русских литераторов, находящихся в Петербурге, праздновать свое новоселье, – на обед. В пространной зале, которой стены уставлены книгами, – это зала чтения, – накрыт был стол на восемьдесят гостей. В начале шестого часа сели пировать. Обед был обильный и в отношении ко вкусу и опрятности довольно хороший. Это еще первый не только в Петербурге, но и в России по полному почти числу писателей пир и, следовательно, отменно любопытный; тут соединились в одной зале и обиженные, и обидчики, тут были даже ложные доносчики и лазутчики… Приехал В. Д. Жуковский и присел подле Крылова. А. С. Пушкин сидел с другой стороны подле Крылова. Провозглашен тост: «Здравие государя-императора, сочинителя прекрасной книги Устав цензуры!», сказанный Гречем, – и раздалось громкое и усердное «Ура!». Через несколько времени: «Здравие И. А. Крылова!». Единодушно и единогласно громко приветствовали умного баснописца, по справедливости занимающего ныне первое место в нашей словесности. И. А. встал с рюмкою шампанского и хотел предложить здоровье Пушкина; я остановил его и шепнул ему довольно громко: «Здоровье В. А. Жуковского!». И за здоровье Жуковского усердно и добродушно было пито, потом уже здоровье Пушкина! Здоровье И. И. Дмитриева, Батюшкова, Гнедича и др. Я долгом почел удержать добродушного Ивана Андреевича от ошибки какого-то рассеяния и восстановить старшинство по литературным заслугам; ибо нет сомнений, что заслуги г. Жуковского, по сие время, выше заслуг г. Пушкина.

М. Е. Лобанов. Обед у Смирдина (19 февраля 1832 г.).

Пушкин и его совр-ки, XXXI–XXXII, 113.

В феврале 1833 (1832) года книгопродавец А. Ф. Смирдин, перенеся свой книжный магазин от Синего моста в дом Петропавловской церкви, что на Невском, задумал пригласить к себе всех литераторов отпраздновать новоселье… Смирдинский праздник удался вполне: все были дружно-веселы. Пушкин был необыкновенно оживлен и щедро сыпал остротами, из которых одну в особенности я удержал в памяти. Семенов (цензор) за обедом сидел между Гречем и Булгариным, а Пушкин визави с ним; к концу обеда Пушкин, обратись к Семенову, сказал довольно громко: «Ты, Семенов, сегодня точно Христос на Голгофе!».

Н. Н. Терпигорев. Заметка о Пушкине.