Пушкин в жизни

Кто бы сказал, что даже дворня (Тригорского), такая равнодушная по отношению к другим, плакала о нем! В Михайловском г. Тургенев был свидетелем такого же горя.

Бар. Б.А. Вревский – С.Л. Пушкину, 21 марта 1837 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. VIII, с. 63.

Они (Пушкин и его мать) лежат теперь под одним камнем, гораздо ближе друг к другу после смерти, чем были в жизни.

Ал. Н. Вульф. Дневник, 21 марта 1842 г. – Л.Н. Майков, с. 217.

Глава XVIII Эпилог

Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев! Как мог ты это допустить? Наш круг редеет; пора и нам убираться…

Ф.Ф. Матюшкин – М. Л. Яковлеву, 14 февр. 1837 г., из Севастополя. – Я.К. Грот, с. 74.

Со 2 января до настоящего времени я был беспрерывно в делах против чеченцев, и наш отряд не имел связи ни с чем… Эта ужасная новость меня сразила, я, как сумасшедший, не знаю, что делаю и что говорю… Если бы у меня было сто жизней, я все бы их отдал, чтобы выкупить жизнь брата. В гибельный день его смерти я слышал вокруг себя свист тысяч пуль, – почему не мне выпало на долю быть сраженным одною из них, – мне, человеку одинокому, бесполезному, уставшему от жизни и вот уже десять лет бросающему ее всякому, кто захочет.

Л.С. Пушкин – С.Л. Пушкину, 19 марта 1837 г., с Кавказа. – Пушкин и его совр-ки, вып. VIII, с. 60 (фр.).

После смерти брата Лев, сильно огорченный, хотел ехать во Францию и вызвать на поединок Дантеса; но приятели отговорили его от этого намерения.

Кн. П.А. Вяземский. Полн. собр. соч., т. VIII, с. 239.

Пушкин, это высокое создание, оставил мир, в котором онне был счастлив.

A.Н. Карамзин – своей матери Е. А. Карамзиной, 12 февр. 1837 г. – Старина и Новизна, кн. XVII, с. 292.

Жизнь Пушкина была мучительная, – тем более мучительная, что причины страданий были все мелкие и внутренние, для всех тайные. Наши врали-журналисты, ректоры общего мнения в литературе, успели утвердить в толпе своих прихожан мысль, что Пушкин упал; а Пушкин только что созрел, как художник, и все шел в гору, как человек, и поэзия мужала с ним вместе. Но мелочи ежедневной, обыкновенной жизни: они его убили.

B.А. Жуковский – И.И. Дмитриеву, от 12 марта 1837 г. – Рус. Арх., 1863, с. 1642.

Пушкин был прежде всего жертвою (будь сказано между нами) бестактности своей жены и ее неумения вести себя, жертвою своего положения в обществе, которое, льстя его тщеславию, временами раздражало его – жертвою своего пламенного и вспыльчивого характера, недоброжелательства салонов и в особенности жертвою жестокой судьбы, которая привязалась к нему, как к своей добыче, и направляла всю эту несчастную историю.

Кн. П.А. Вяземский – кн. О.А. Долгоруковой, 7 апр. 1837 г. – Кр. Арх., 1929, т. II, с. 231.

Епраксия Николаевна Вревская была с покойным Александром Сергеевичем все последние дни его жизни. Она находит, что он счастлив, что избавлен этих душевных страданий, которые так ужасно его мучили последнее время его существования.

Бар. Б.А. Вревский – И.И. Павлищеву, 28 февр. 1837 г., из Голубова. – Пушкин и его совр-ки, вып. XII, с. 111.

Хомяков справедливо полагает, что Пушкин был утомлен жизнью и что он воспользовался первым поводом для того, чтобы от нее отделаться, так как анонимный пасквиль не составляет оскорбления, делающего поединок неизбежным. Охлаждение русского общества к поэту, материальные стеснения, столкновения с министром и, наконец, огорчения, вызванные кокетством его жены, привели его к горестной катастрофе.

В.А. Муханов. Из дневника, 2 февр. 1837 г. – Моск. Пушкинист, вып. I, 1927, с. 56 (фр.).

Жалкая репетиция Онегина и Ленского, жалкий и слишком ранний конец. Причины к дуэли порядочной не было, и вызов Пушкина показывает, что его бедное сердце давно измучилось и что ему хотелось рискнуть жизнию, чтобы разом от нее отделаться или ее возобновить. Его Петербург замучил всякими мерзостями; сам же он чувствовал себя униженным и не имел ни довольно силы духа, чтобы вырваться из унижения, ни довольно подлости, чтобы с ним помириться… Пушкин не оказал твердости в характере (но этого от него и ожидать было нельзя), ни тонкости, свойственной его чудному уму. Но страсть никогда умна быть не может. Он отшатнулся от тех, которые его любили, понимали и окружали дружбою почти благоговейной, а пристал к людям, которые его принимали из милости. Тут усыпил он надолго свой дар высокий и погубил жизнь, прежде чем этот дар проснулся (если ему было суждено проснуться).

А.С. Хомяков – Н.М. Языкову, в февр. 1837 г. – Соч. А.С. Хомякова, т. VIII, с. 89–90.

Вглядитесь во все беспристрастно, и вы почувствуете, что способности к басовым аккордам недоставало не в голове Пушкина и не в таланте его, а в душе, слишком непостоянной и слабой, или слишком рано развращенной и уже никогда не находившей в себе сил для возрождения (Пушкин измельчался не в разврате, а в салоне). Оттого-то вы можете им восхищаться или лучше не можете не восхищаться, но не можете ему благоговейно кланяться.

А.С. Хомяков – И.С. Аксакову, в 1859 г. – Там же, с. 382.