Пушкин в жизни

В ноябре 1839 года я приехал в Петербург и крайне удивился, что через час вошел ко мне Сергей Львович: он жил в той же гостинице Демута, где остановился и я. Само собою разумеется, что господствующим разговором было воспоминание об Александре Сергеевиче, о котором старик, сильно уже оглохший и страдавший одышкой, говорил со слезами на глазах. Он пригласил меня на другой день к себе; это был день, в который привозят к нему внучек. У него нашел я баронессу Вревскую, соседку по имению с Пушкиным; с нею была Екатерина Ер- молаевна Керн (дочь Анны Петровны), девушка тогда лет двадцати пяти, очень живая, умная и начитанная, которая была страстью старика. Нельзя было без юмора видеть его расточающим фразы старинных маркизов, не слушающим ответов и продолжающим начатую речь. Две дочери Пушкина, премилые и бойкие девочки, осаждали старика, с улыбкой подмигивая одна другой, когда он наделял их конфектами из разных карманов; я находил в них тип отца. Раза три я призываем был на эти посещения одних и тех же лиц.

И.П. Липранди. Рус. арх., I860, стр. 1489.

Сергей Львович имел врожденную способность писать и говорить стихами – дар, возросший в его сыне до поэтического творчества. Поприще, на котором он подвизался со своими стихами, были дамские и детские альбомы, и в них-то он весьма охотно и с одинаковою легкостью писал то русские, то французские стишки самого сладкого сантиментального характера. Меня уверяли даже, что он владел довольно легким английским и итальянским стихом. Предметами его песнопений бывали обыкновенно юницы, только-только что выходившие из коротеньких платьиц, и чем старее делался Пушкин-отец, тем охотнее «точил он слезы умиления и любви пред юнейшими из юных отроковиц». Небольшого роста, толстенький, беззубый, плешивый и вечно прилизывавший скудные остатки волос фиксатуаром, он был чрезвычайно слезлив и весьма рано обребячился. Влюблялся он в десятилетних девочек и пресмешно ревновал их. Так рассказывали мне предметы его поклонения, ныне солидных лет дамы и девицы.

В альбомах села Тригорского мы встретили множество стихов Сергея Львовича Пушкина, и, имея в виду, что эти стихи принадлежат отцу великого поэта, нельзя не привести хоть некоторые из этих произведений. Вот, например, послание Сергея Львовича Пушкина, написанное в 1840 г. Марье Ивановне Осиповой:

       Не знаю, дружбу иль любовь
       Питаю к ней в душе унылой,
       Но сердце ноет, бьется вновь,
       Как билось в юности счастливой:
       Люблю ее за тихий нрав,
       За ясный ум, столь просвещенный,
       За красоту, за взгляд бесценный
       И за улыбку на устах;
       Люблю я звук ее речей
       И кудри русые, густые.
       Ресницы длинные очей,
       И розы на щеках живые.
       При ней я робок, молчалив,
       Одну ее я вижу, ей внимаю,
       Порой то весел, то ревнив,
       Любовь ли это?… Я не знаю.
       Во мне кипит и стынет кровь,
       При ней мне все очарованье,
       Но нет надежды, нет желанья…
       То верно дружба, не любовь.

А вот и другой обращик этой поэзии:

       Люблю… никто того не знает,
       И тайну милую храню в душе моей.
       Я знаю то один… хоть сердце изнывает,
       Хотя и день, и ночь тоскую я по ней;
       Но мило мне мое страданье,
       И я клялся любить ее без упованья;
       Но не без счастия для сердца моего.
       Я на нее гляжу… Довольно и того.

Пушкин-отец довольно часто проводил лето в сельце Михайловском, имении своей жены, и, подобно сыну, любил проводить целые дни в соседнем Тригорском. Вот стихи его (1839 года), обращенные к тому же предмету:

       Жилище мирное, услада дней моих,
       И озеро и лес, и сад любимый мною,
       Где слезы лил под сенью древ густых,
       Где услаждали вы, страдальца, тишиною,
          Где я, друзья, мечтал о вас,
          Простите все в последний раз!
       И ты, которую я называть не смею,
       Которую любил я всей душой моею,
       Которой имя я, в последний жизни час,
       Последнго мысль мою заняв одной тобою,
          Я прошепчу с любовью и тоскою, —
          Прости, в последний раз.