Пушкин в жизни. Спутники Пушкина

Афанасий (крестьянин дер. Гайки) по записи Владимирова. – Там же, с. 97.

Жил он один, с господами не вязался, на охоту с ними не ходил, с соседями не бражничал, крестьян любил. И со всеми, бывало, ласково, по-хорошему обходился. Ребятишки в летнюю пору насбирают ягод, понесут ему продавать, а он деньги заплатит и ягоды им же отдаст: кушайте, мол, ребятки, сами; деньги, все равно, уплачены.

Иван Павлов (крестьянин дер. Богомолы) по записи Е. И. Шведера. – Е. И. Шведер. Пушкинские ветераны. Историч. Вестн., 1908, № 10, с. 137.

Я с ним не раз и купался вместе в речке Сороти. В жаркие дни он покупаться любил… Был я с лакеем Александра Сергеича приятель, с Яким Архиповым, а он и на Кавказе с Александром Сергеичем был… С мужиками он больше любил знаться, но и господа к нему по вечерам наезжали и с барынями, – тогда фейерверки да ракеты пущали, да огни, – с пушки палили для потехи. Пушка такая для потехи стояла завсегда около ворот, еще с давнишних пор. Как же, дескать: у Пушкиных, да без пушки? Как увидит, девки навоз возят, – всем велит вкруг сойти да песни петь, а сам слушает, да чего-то пишет, а после денег даст. Много по полям да по рощам гулял и к мужикам захаживал для разговора. Он мужицкие разговоры любил. – Был он в те поры к нам прислан: под началом приходился; а он никого не боялся. С жандармом дерзко разговаривал.

Иван Павлов по записи А. Н. Мошина. – А. Н. Мошин. Новое об 11 великих писателях, СПб., 1908, с. 27–29.

Пушкин очень часто бывал у покойницы нашей барыни (П. Л. Осиповой), почти что каждодневно… Добрый был да ласковый, но только немного тронувшись был: идет, бывало, из усадьбы с нашими барышнями по Тригорскому с железной такой палочкой. Надо полагать, от собак он брал ее с собой. Бросит он ее вверх, схватит свою шляпу с головы и начнет бросать на землю али опять вверх, а сам подпрыгивает да прискакивает. А то еще чудней; раз это иду я по дороге в Зуево (Михайловское), а он мне навстречу; остановился вдруг ни с того, ни с сего, словно столбняк на него нашел, ажно я испугался, да в рожь и спрятался, и смотрю: он вдруг почал так громко разговаривать промеж себя на разные голоса, да руками все так разводит, – совсем как тронувшийся... Частенько мы его видали по деревням на праздниках. Бывало, придет в красной рубашке и смазных сапогах, станет с девками в хоровод и все слушает да слушает, какие это они песни спевают, и сам с ними пляшет и хоровод водит.

Старик крестьянин села Тригорского по записи И. А. Веского. – Витебские Вед., 1899, № 27.

Плохие кони у Пушкина были, вовсе плохие! Один был вороной, а другой гнедко… гнедой – Козьяком звали… по мужику, у которого его жеребеночком взяли. (Козьяк или, вернее, Козляк, – также название болотного гриба.) Этот самый Козьяк совсем дрянной конь был, а только долго жил. А вороной, тот скоро подох.

Михайловский старик крестьянин по записи И. Л. Щеглова. – И. Л. Щеглов. Новое о Пушкине. СПб., 1902, с. 202.

Пушкин любил ходить на кладбище, когда там «голосили» над могилками бабы, и прислушиваться к бабьему «причитанию», сидя на какой-нибудь могилке. – На ярмарке в Святых Горах Пушкин любил разгуливать среди народа и останавливаться у групп, где нищие тянули «Лазаря» или где парни спорили. Пушкин простаивал с народом подолгу, заложив руки за спину, в одной руке у него была дощечка с наложенной бумагой, а в другой – карандаш. Заложив руки назад, Пушкин записывал, незаметно для других, передвигая пальцами левой руки бумагу на дощечке, а правой водя карандашом. – Пушкин летом устроил себе кабинет в «бане» и там работал. Когда Пушкин в этой «бане» запирался, слуга не впускал туда никого, ни по какому поводу: никто не смел беспокоить поэта. В эту баню Александр Сергеевич удалялся часто совершенно неожиданно для лиц, с которыми он только что беседовал. В барском доме было однажды вечером много гостей: Пушкин с кем-то крупно поговорил, был очень раздражен и вдруг исчез из общества. Кто-то, зная привычки поэта, полюбопытствовал, что он делает, и подкрался к освещенному окну бани. И вот что он увидел: поэт находился в крайнем волнении, он быстро шагал из угла в угол, хватался руками за голову; подходил к зеркалу, висевшему на стене, и жестикулировал перед зеркалом, сжимая кулаки. Потом вдруг садился к письменному столу, писал несколько минут. Вдруг вскакивал, опять шагал из угла в угол и опять размахивал руками и хватался за голову.

Д. С. Сергеев-Ремизов по записи А. Н. Мошина. – А. Н. Мошин. Новое об 11 великих писателях, с. 17–20.