Стихи чертенка-племянника чудесно-хороши.
Кн.
Однажды, зашедши к Тургеневу, я застал у него молодого Пушкина, в ком Карамзин и Жуковский предузнавали и лелеяли развивающийся высокий дар. Принесли к Тургеневу новый портрет Жуковского, и тут же Пушкин, любуясь им, написал следующие к нему стихи: «Его стихов пленительная сладость…»
Мы наслаждались Петергофским праздником и Ораниенбаумским, хотя иллюминация и фейерверк не весьма удалися. Время было прекрасное; людей множество. Несмотря на ветер довольно сильный, мы с женою, с детьми, с Тургеневым, Жуковским, Пушкиным (которые все у нас жили в Петергофе) сели на катер и носились по волнам Финского залива часа два или более; одна из них облила меня с головы до ног – но мы были веселы и думали о том, как бы съездить морем подалее!
Пушкин здесь – весь исшалился… Кривцов не перестает развращать Пушкина и из Лондона и прислал ему безбожные стихи из благочестивой Англии.
Праздная леность, как грозный истребитель всего прекрасного и всякого таланта, парит над Пушкиным… Пушкин по утрам рассказывает Жуковскому, где он всю ночь не спал; целый день делает визиты б....м, мне и кн. Голицыной, а ввечеру иногда играет в банк… Третьего дня ездил я к Карамзиным в Царское Село. Там долго и сильно доносил я на Пушкина. Долго спорили меня, и он возвращался, хотя тронутый, но вряд ли исправленный
Не худо бы Сверчка (
Думаем к 7 октября переехать в город, читать корректуры, делать визиты, большею частью пустые, пить чай с Тургеневым, Жуковским, Пушкиным
Мы все (
– Я пришел к вам, как Диоген к Антисфену: побей, но выучи.
– Ученого учить – портить, – отвечал я, взял его за руку и повел в комнаты. Через четверть часа все церемонии кончились, разговор оживился, время неприметно прошло, я пригласил остаться отобедать; пришли еще кой-кто, так что новый знакомец ушел уже поздним вечером. Желая быть учтивым и расплатиться визитом, я спросил: где он живет? но ни в первый день, ни после, никогда не мог от него узнать; он упорно избегал посещений. Сам, напротив, полюбив меня с первого раза, очень часто запросто посещал, и едва ли эта первая эпоха нашего знакомства была не самая лучшая и для обоих приятная.
В это время работал он над первым из своих крупных произведений, и отрывок за отрывком прочитал мне две или три песни «Руслана и Людмилы». Без сомнения, сия поэма была гораздо выше ученических опытов; но и в ней еще много незрелого, и тут случилось мне в первый раз заметить в Пушкине нечто, может быть, укоренившееся в нем едва ли в пользу его славы на будущее время: он сознавался в ошибках, но не исправлял их