Пушкин в жизни. Спутники Пушкина

Пушкин – П. А. Плетневу, в октябре – ноябре 1822 г., из Кишинева.

Ты говоришь, что стихи мои никуда не годятся[47]. Знаю, но мое намерение было не заводить остроумную литературную войну, но резкой обидой отплатить за тайные обиды человека, с которым расстался я приятелем и которого с жаром защищал всякий раз, как представлялся к тому случай. Ему показалось забавным сделать из меня неприятеля и смешить на мой щет письмами чердак кн. Шаховского, я узнал обо всем, будучи уже сослан, и почитая мщение одной из первых христианских добродетелей – в бессилии своего бешенства закидал издали Толстого журнальной грязью… Ты упрекаешь меня в том, что из Кишинева, под эгидой ссылки, печатаю ругательства на человека, живущего в Москве, но тогда я не сомневался в своем возвращении. Намерение мое было ехать в Москву, где только и могу совершенно очиститься. Столь явное нападение на гр. Толстого не есть малодушие. Сказывают, что он написал на меня что-то ужасное[48]. Журналисты должны были принять отзыв человека, обруганного в их журнале. Можно подумать, что я с ними заодно, и это меня бесит.

Пушкин – кн. П. А. Вяземскому, 1 сент. 1822 г., из Кишинева.

Пушкин забавлялся сходством своего лица с восточною физиономией г-жи Крупянской, жены вице-губернатора. «Бывало, – рассказывает В. П. Горчаков, – нарисует Крупянскую, – похожа; расчертит ей вокруг лица волосы, – выйдет сам он; на ту же голову накинет карандашом чепчик – опять Крупянская».

П. И. Бартенев. Пушкин в Южной России, с. 94.

Пушкин имел особый дар юмористически изображать физиономии и вообще всю фигуру. В. П. Горчаков должен помнить, как Ал. Серг. на ломберном столе мелом, а иногда и особо карандашом изображал сестру Катакази, Тарсису – Мадонной и на руках у ней младенцем генерала Шульмана, с оригинальной большой головой, в больших очках, с поднятыми руками и пр. Пушкин делал это вдруг, с поразительно-уморительным сходством.

И. П. Липранди, стб. 1458.

* Пушкин был у нас постоянный дирижер всех попурри и мазурок; в то время попурри были в моде, полек ваших еще не знали… Всегда новый, вечно оригинальный, Пушкин не мог не нравиться. Танцевали мы тогда часто, но танцы нам не надоедали; всегдашний дирижер наш один оживлял их. Редко, редко повторит, бывало, старую фигуру, всегда выдумывает что-нибудь новое. Незадолго до выезда его из Кишинева, собрались мы в одном семействе. Сымпровизировали мазурку, и Пушкин начал. Прошел один тур кругом залы, остановился и задумался. Потом быстро вынул из кармана листок почтовой бумажки, весь исписанный стихами, подбежал к лампе, зажег и передал своей даме: «Passez plus loin! Voyons! mesdames[49], у кого потухнет, с тем танцую, – берегитесь!» Общество осталось совершенно довольно как фигурою, так и ее изобретателем… Никогда не любил говорить о литературе. Врет, бывало, чепуху, рассказывает анекдоты, и чуть только есть какая-нибудь возможность, анекдоты у него всегда выйдут неприличные... Пушкин пил вино, как воду, и вино не действовало на него; бывало, только повеселеет немножко, и уж потешит тогда честную компанию! Еще при мне Пушкин любил две вещи: свою Калипсу, перед которою делался тих и скромен, как ребенок, и бильярд, к которому пристрастился донельзя, а играл хуже не знаю кого.

К. И. Пр…л. (К. И. Прункул) в передаче К. С. (К. К. Случевского). Биограф. заметки. – Общезанимательный Вестн., 1857, № 11, с. 418–420.

(Возражение на предыдущее.) Пушкин принимал участие в светских развлечениях, но настолько, насколько принимают участие все танцующие молодые люди светского общества; постоянным дирижером танцев он никогда не был и даже чуждался пальмы первенства этого рода, да и вообще как-то не любил передовой роли в общественном быту. Пушкин любил дамское общество, но вместе с тем в том же обществе он был застенчив… Говоря о бильярдной игре, мы не можем согласиться, что Пушкин пристрастился к ней донельзя, играл, как вы говорите, хуже не знаю кого. При этом находим кстати спросить вас: не памятна ли вам одна билия, сделанная Пушкиным с руки? О ней тогда много говорили.

В. П. Горчаков. Воспоминания о Пушкине. – Моск. Вед., 1858, № 19. Перепеч.: Книга воспоминаний о Пушкине, с. 176, 206.

На днях получил я письмо от Беса-Арабского Пушкина. Он скучает своим безнадежным положением, но, по словам приезжего, пишет новую поэму «Гарем». А что еще лучше, сказывают, что он остепенился и становится рассудителен.

Кн. П. А. Вяземский – А. И. Тургеневу, 30 апр. 1823 г. – Архив бр. Тургеневых, Пг., 1921, вып. VI, с. 16.