Пушкинский круг. Легенды и мифы

По свидетельству современников, Брюллов был личностью глубоко аморальной, много пил и «в дни славы его враги уже видели в нем пьяного сатира, с опухшим от вина и разврата лицом». По Петербургу ходил анекдот о том, как Брюллов, находясь в веселом расположении духа и тела, однажды в мастерской представил своего ученика: «Рекомендую: пьяница», на что тот, указывая на Брюллова, незамедлительно отпарировал: «А это мой профессор». По словам одного современника, «безнравственность Брюллова равнялась лишь его таланту».

И действительно, в живописи он не имел равных. После того как петербургская публика увидела его живописное полотно «Последний день Помпеи», художника прозвали: «Карл Великий». Более всего художник ценил творческую свободу, личную независимость и принципиальность. По Петербургу ходили легенды о том, как Брюллов собирался писать портрет Николая I. Он долго уклонялся от этой работы, но наконец был вынужден согласиться. Но царь, пообещав позировать в мастерской художника, опоздал к назначенному им же самим времени. Воспользовавшись этим, Брюллов ушел. А когда Николай I сделал ему на этот счет суровое замечание, то «смело глядя в глаза императора», ответил: «Я не допускаю мысли, что император может опаздывать».

По одной из легенд, даже Пушкин однажды опустился перед ним на колени. Будто бы он буквально бросился в ноги Карла, прося у него увиденный однажды рисунок «Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне». Но оказалось, что рисунок к тому времени Брюллов уже продал, и художник был вынужден отказать поэту в его просьбе. Говорят, чтобы загладить возникшую неловкость, Брюллов пообещал нарисовать портрет Пушкина. Будто бы даже договорились о встрече. Да встретиться не успели. Через два дня состоялась роковая дуэль на Черной речке.

Между тем не все разделяли восторженное отношение к Брюллову. В то время как одни считали его гением и «Карлом Великим», раздавались и другие голоса. Многие называли его творчество апологией безвкусицы, а некоторые — вообще пошлостью в живописи. Сам Брюллов в минуты отчаяния говорил, что Россия его отвергла, а годы, проведенные на родине, считал бездарно потерянными. В 1850 году он вновь уехал в свою любимую Италию, где уже проживал однажды с 1823 по 1835 год в качестве пенсионера Академии художеств.

Сохранилась легенда, что, переходя границу, он «все оставил в отвергшей его стране», снял с себя нижнее белье, костюм, обувь и «увязав их в узел забросил за пограничный столб». Затем переоделся в заранее приготовленную одежду и поехал дальше.

Однако, как мы хорошо знаем, выезд за границы Отечества проблемы Родины не решает. Брюллов остался русским художником и сыном России. Он продолжает жить в памяти соотечественников и в городском фольклоре.

Сохранилась удивительная легенда о другом великом русском художнике — Флавицком. Говорят, ему долго не давался образ вдовушки в одноименной картине. Однажды во сне ему явился Карл Брюллов и подсказал, какие нужно выбрать цвета. Наутро все получилось. А очень скоро имя Брюллова вообще стало нарицательным. Даже в наше время им успешно пользуются как удачной метафорой. После невероятно успешного восхождения по карьерной лестнице придворного московского портретиста последних лет советской власти А. Шилова появилось крылатое выражение, вполне способное войти в золотой фонд петербургского фольклора: «На безбрюлловье и Шилов — Брюллов».

В собрании Всероссийского музея А. С. Пушкина хранятся два предмета, характеризующие дружеские отношения Брюллова с поэтом. Один из них — вольтеровское кресло красного дерева, по преданию, принадлежавшее художнику. В нем вполне мог сидеть и Пушкин. Второй предмет — это письменный стол из красного дерева, который принадлежал братьям Брюлловым — художнику Карлу и архитектору Александру. По семейному преданию современных потомков Брюлловых, стол изготовили по чертежам самого зодчего.

Еще один художник, хороший знакомый Пушкина и тоже отмеченный вниманием городского фольклора, — Орест Адамович Кипренский. Основоположник романтизма в русской портретной живописи XIX века родился в безвестной деревушке Нежново вблизи крепости Копорье. Он был незаконным сыном тамошнего барина А. С. Дьяконова и дворовой женщины по имени Анна. По местным легендам, в честь рождения сына барин высадил платан, его и сегодня можно увидеть в бывшем усадебном парке.

Там же от старожилов можно услышать и легенду о происхождении необычной фамилии художника. Будто бы фамилию ребенку, родившемуся «под звездой любви», дали по одному из имен богини любви Венеры, или Афродиты, — Киприды. Соответственно, античным должно было быть и имя мальчика. Его так и назвали, в честь героя греческой мифологии Ореста, сына Агамемнона и Клитемнестры. Этот персонаж был хорошо известен в России по переводам трагедий Эсхила и Еврипида.