Пушкинский том (сборник)

Да и обе моих основных книги о Пушкине не могли быть составлены без дружеской помощи видных пушкинистов последнего поколения М.Н. Виролайнен («Предположение жить. 1836») и И.З. Сурат («Вычитание зайца. 1825»).

Да и «приоритеты» у меня отнимали, прямо скажем, неслабые авторы. Даже лестно.

Лучше обратно в Чикаго, к Эйдельману вернусь.

Какое же счастье эта Болдинская осень! Это не последовательность, а какие-то американские (они же русские) горки. Слишком круто.

Осень открывается «Бесами», снежной бурей, хотя до зимы далеко. Значит, покопался «в грязном сундучке своем», приподнял черновик для разбега. И следом, сходу, «Гробовщик»! Не думал, что именно с него начались для Пушкина «Повести Белкина»…

И следом «Румяный критик мой, насмешник толстопузый…» Неужто я ни разу это стихотворение кроме верхних строчек не читал! (полагая, что оно и впрямь про критику).

Какая там народность! какой там Некрасов! Наконец-то Пушкин встал от стола и выглянул в окошко, и увидел это все…

Поди-ка ты сюда, присядь-ка ты со мной,
Попробуй, сладим ли с проклятою хандрой…
Взгляни на этот вид!

Меня трясет от этого стихотворения, сквозь слезы гляжу на озеро Мичиган.

А тут и «Дорожные жалобы» оказываются уместны.

Иной раз даже приятно, когда от тебя отнимают игрушку! Вот еще случай с эмигрантской полки, может быть, в Париже… Незнакомый однотомник Пушкина. Тот же 1937-й, симметричный Томашевскому, но – Ходасевич. Книгу «Вычитание зайца. 1825» я во многом посвятил тому, чтобы доказать, что «Новая сцена из Фауста» открывает все будущие «Маленькие трагедии», а Ходасевич просто взял и включил ее первой в их состав своей волей, не обсуждая права на это. Хорошо смотрится!

И так, изобретя велосипед, огорчившись, что ты не первый, обрадовавшись, что не ошибся, снова изобретешь и порох, взорвав энергию для очередного заблуждения: например, что Пушкину и дела не было до приоритета, когда он дарил Гоголю с барского плеча то сюжет «Ревизора», то «Мертвых душ» (о чем всем известно), но и «Невский проспект» в придачу (приоритет пока за мной): «Об нем жалеют – он доволен»… Всё же мне вас жаль…

Всё же мне вас жаль немножко,
Потому что здесь порой
Ходит маленькая ножка,
Вьется локон золотой.

О произнесении самим Пушкиным своих стихов

О люди! жалкий род, достойный слез и смеха!

Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек…

Пушкин. «Полководец», 1835

Четверть века назад я по-школьному ниспровергал пресловутый «Памятник» Пушкина не столько как стихотворение, сколько отвергая расхожее и устойчивое мнение о «законченности» Пушкина. Достигнув сей цели в итоговой книге «Моление о чаше (Последний Пушкин)» (2007), я готов был опровергнуть и себя самого, перечитав «Памятник» уже в связи со всем так называемым Страстным циклом и особенно в связи с непосредственно предшествовавшим ему стихотворением «Кладбище».

Никто не знает в точности, как Пушкин читал вслух свои стихи… (Моя виртуальная экспедиция записать его голос провалилась в канун 2099 года: вся воображаемая автором звукозаписывающая техника конца ХХI века «полетела» в пушкинском поле, сведя с ума наивного «времянавта», оставив ему в доказательство его пребывания в пушкинском времени лишь оторванную им подлинную пуговицу поэта [100].

Услышать самого Пушкина невозможно, но предположить кое-что можно. В частности:

Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу.

Пушкин строго следовал правам рифмы, но еще более был рабом непразднословия, то есть смысла. Так ли уж он нарушил собственные правила, срифмовав хочу и ищу?

Щ транскрибируется как сч (в частности, счастье в старину писалось как щастье, сам Пушкин писал это слово то так, то так).

Ищу могло произноситься АС как исчу, и тогда правка Жуковского [101] не только искажает смысл, но и неоправданна.