Пусковой Объект

Вскоре на берегу котлована собралась вся бригада: Сергей, Тле-ген, Сафи, Октай, Ибрагим и дядя Володя. Наблюдали, как бессильно барахтались в липкой грязи гордые изящные птицы. Их попытки выбраться по крутым склонам на берег были беспомощны, смешны своей повторяющейся безнадежностью. Они цеплялись лапками за скользкий склон, стараясь помогать крыльями и даже клювом. Проваливались в котлован и снова пробовали, как одержимые. Сергей и Октай от души смеялись над их неловкостью. Лебеди похожи были на толстую даму в немом кино, которая скользит на льду, пытаясь подняться. И тут же снова падает. Скользит и падает.

— Чего „ха-ха” развели, Бена-мать! — раздраженно оборвал их Базарбай. — Жалеть надо. И помогать. А не смеяться, как верблюд.

Ребята реагировали каждый по-своему:

— А что делать, Бабай? Мы же не виноваты, что у них голова не сварила.

— Бабай, верблюд не смеется, а плюется.

— Да-а, милые мои, это вам не термальные воды. Тут не перезимуешь!

— И рыба здесь тоже не водится.

— Надо хлебом их подкормить. Ибрагим, сходи за буханкой.

— Подкормишь раз, а потом что? Все равно сдохнут от холода и голода.

— Ну что, бригадир, долго будешь рожать? Что делать-то? Ты же начальник у нас.

Старый бурильщик знал твердо только одно: надо спасти птиц, чтоб не осталось плохое воспоминанье на всю оставшуюся жизнь. Вслух процедил как приказ:

— Надо вытащить их! Отмыть! Потом покормить и отпустить на волю.

— Всех отпустить? — удивился Октай. — Давай хоть пару на ужин оставим.

— Подавишься, Бена-мать! — озлился Базарбай. — Серега, сделай какой-либо загон около моего вагончика. Тлеген, Сафи и Октай — будете вытаскивать по очереди каждую птичку. И подносить мне. Я буду отмывать с дядей Володей. Порошок у меня еще должен быть. Попробуем с водой. Вода в бидонах вроде есть.

— У нас воды осталось только на два дня. Только до вертолета! — предупредил Ибрагим, отвечающий за снабжение. Главным образом, за воду, чай, хлеб и махорку.

— Не твое дело! — огрызнулся Базарбай. — Я здесь начальник, а не ты! Приказал?

— Ну, приказал.

— А тогда, чего стоите и яйца чешете? Делайте, что сказал. Повернулся и пошел, неловко переваливаясь, к своему вагончику.

Базарбай достал из шкафчика последние запасы ценнейшего продукта — две пачки моющего порошка. Из-под лежанки вытащил таз, предназначенный для мытья своих ревматических ног. Приготовил мешок с тряпками и грязными вафельными полотенцами, ожидающими вахтовой смены. Все это вытащил на площадку перед вагончиком, где Серега с помощью переносных заграждений уже сооружал что-то вроде тюремной клетки „два на три”. Базарбай подтянул поближе к себе два неполных бидона с водой и сел на каменную лавку, растопырив колени, в ожидании первой принесенной птицы. Закурил в мудром спокойствии в ожидании долгой и важной работы.

Происходящее было удивительно, не по-книжному. Лебеди не шарахались от людей, не отплывали от берега. Наоборот, сами лезли в протянутые руки. Они поняли, что люди хотят им помочь, вылечить от приключившейся болезни, перед которой бессилен их собственный жизненный опыт.

Два человека брезгливо подносили птиц к каменным ступенькам, где устроился мастер. Дядя Володя держал за лапы и помогал расправлять крылья, а Базарбай быстрыми резкими движениями снимал скребком налипшие баклажки нефти. Потом вместе с дядей Володей протирали их полотенцем, смоченным в мыльном растворе, обмывали чистой водой из большой глиняной кружки и наскоро обтирали сухим тряпьем. Базарбай действовал жестко, резковато и в полном молчании, забыв даже про свою любимую Бену-мать. Ни один лебедь не возражал против „грубого” обращения. Не дергался, не вырывался из его рук. Замирал в шершавых ладонях Базарбая, полностью доверяя ему. Каждая отмытая птица в загоне сразу же делала несколько размашистых пробных шагов, расправляла крылья, для нескольких легких взмахов, как будто обсушивая крылья, и проверяя себя в готовности к продолжению прерванного полета. Примеривались, смогут ли? Все ли у них в порядке? Но никто из них не делал попытки выйти из загона и взлететь. Ждали остальных. Ждали последнего.

Работа продолжалась пять часов без перекуров. На Базарбая было страшно смотреть. Как в кино: загримированный черт! Все его испещренное мелкими морщинками и оспинками лицо лоснилось от жирных черных пятен. Он устал, вспотел, но действовал в прежнем темпе. Порошок и, самое печальное, вода, были на исходе. Оставались неотмытыми две птицы.

— Бабай, эта последняя, — Сергей облегчено сунул дрожащую черную лебедушку.

— А там вон еще одна, на берегу! — крикнул Октай.

— Та сдохла! — уточнил Серега. — Мертвую же не будем обмывать? Так, Бабай?

— Мертвую что отмывать, — бригадир устало положил грязные руки на брезентовые колени. — Да и воды уже нет. Сами будем полтора дня на глотке сидеть. — Обтер руки тряпками и с наслаждением закурил. Вся бригада тут же дружно, как по команде, задымила, в ожидании дальнейших указаний.

— Ибрагим, — приказал Базарбай строго. — Чего стоишь? Сколько раз надо говорить, Бена-мать? Неси две буханки.