Пусть дерутся другие (СИ)

Повара в космосе, а уж тем более холодильники с замороженными натуральными продуктами — редкость. Они водятся или на круизных лайнерах, или на частных яхтах. Как иллюминаторы, позволяющие в реале, а не по записи, насладиться звёздами.

Может, и пахнет у богатых по-другому. Но пахнет точно.

***

В нос шибануло, словно я прошёл невидимую преграду, отделявшую нутро челнока от остальной вселенной. Унылая унылость... Пустой салон с низковатым сферическим потолком, дверь в кабину управления, потухшее информационное табло, кустарно прилепленные к полу кресла для пассажиров. Всё впритык, локоть к локтю, проходы узкие.

Задняя часть летательного аппарата отделена кустарно выполненной переборкой, превращая пассажирский отсек в клетушку размером с три тюремных камеры.

Грузовик к пассажироперевозкам приспособили. Логично. Билеты дорогие, желающие посетить другие планеты немногочисленны, а обзаводиться двумя челноками, одним для товаров, другим для людей — это, разве что, экономически допустимо в центральных мирах, где по космосу шляются с частотой городского рейсового транспорта.

— Куда мне усаживаться? — я замер у ближнего ряда кресел, предоставляя космолётчикам право выбора.

— Сюда, — неопределённо ответил тот, что был просто в спецовке, обходя меня со спины.

— Не понял.

— Я же тебе говорю, сюда, — взмах руки, сопровождаемый движением чужого подбородка, указал на дальний от шлюза угол.

Свободный билет, что ли? Кто занял, тот и молодец?

— Любое?

— Ага.

Тип из экипажа сделал несколько шагов вперёд, замер, словно что-то забыл. Почесал щёку.

— Противопоказания к перегрузкам есть?

— Не...

В шею ужалило. Сзади. Свет в челноке мгновенно померк, по позвоночнику разлился холод, сопоставимый по ощущениям с обезболивающим у дантиста. Язык замер, онемев, перед глазами запрыгали радужные пятна, а в голове разразился перезвоном набат...

Окаменевшее тело свело судорогой, стало чужим, и начало заваливаться на удачно подвернувшееся кресло. Я ничего не понимал, кроме главного — меня парализовали. В противном случае сознание бы помахало мне ручкой, уступая первенство полной отключке.

Схватили за плечи. Физически этого ощутить не получилось — тактильность покинула нервные окончания. Организм просто остановил падение под неестественным углом, понемногу возвращаясь в изначальное, стоячее положение.

Издалека, на пределе слышимости, прорезался женский голос. Знакомый и, одновременно, не такой, как раньше. Циничный, хлёсткий, повелительно-избалованный.

— Мальчик резвый. Соблюдайте осторожность.

— Да, мисс.

— Пассажирам не показывайте. Пересудов вам только не хватало. Устройте его в каком-нибудь кресле для членов экипажа, всё равно у вас на борту некомплект. Должны быть свободные. И привязать не забудьте.

— Конечно, мисс.

— Рот заткните, как в себя придёт. Или клейкой лентой залепите. Лишь бы взлёт пережил, а на орбите хоть в трюм заталкивайте.

— Разумеется, мисс.

Радужные пятна превратились в стремительный калейдоскоп, вырывая из пространства куски салона и заменяя недостающие визуальные участки чехардой из переливчатых цветов и оттенков.

— Тяжёлый! — дыхнуло в ухо. — Слышь!.. Неси спальник. Иначе заманаемся руки-ноги держать. Там лямки есть.

— Ага.

— Стоп! Клади! Мне его не удержать.

— Ты бы определился.

Надсадное сопение сообщило, что процесс начался.

— На спину! — приказал женский голос. — На спину! Что вы его лицом в пол тычете!

— Переворачиваем, мисс.

В ушах точно самодельные беруши. Всё слышно, но издалека, нечётко. Веки опустились. Против моего желания, сберегая глаза.

Ничего не чувствую. Ни рук, ни ног, ни челюсти.

— Погуляйте, — непререкаемо распорядилась коварная спасительница, цокая каблуками по железу челнока.

На грани оставшегося слуха прошуршали мягкие подошвы космолётчиков. Куда-то... в даль.

Ориентация совсем пропала, выбрасывая на свалку верх с низом, и подсовывая что-то противоестественное, невесомое, сродни замершему в крайней точке маятнику.

— Юноша, расслабься, — женщина общалась явно со мной. Других она юношами не называла. — И перестань удивляться. После того, что ты наболтал аборигенам — подобное отношение можно считать ласковым. Ты — дезертир, пока не будет доказано обратное. Сбежал от командира, от товарищей. Испачкался в криминале, поступил в частную военную компанию, влез в активные боевые действия. Твоя мотивация понятна, но реализация... скажем так, заставляет усомниться в искренности намерений. Впрочем, контрразведка разберётся. Поэтому ты полетишь в гарантированно смирном состоянии. Не хватало ещё попытки побега или захвата заложников.

Мне бы заорать, что ничего подобного и в мыслях не было, что я на неё, как на Господа Бога, молиться готов за спасение из тюрьмы, но челюстно-лицевые мышцы пребывали в полном покое. Не мои они, чужие. Всё чужое.

— И напоследок. Прощай, подлец. Смотреть на тебя противно.

Каблучки удалились, на смену им вернулись подошвы.

— Раскатывай спальник. Давай... Так... Ух и неудобный... Понесли.

Щелчки замков, ограниченная размеренными колебаниями болтанка, непонятные из-за слепоты комментарии:

— А мы что, не в кресло его?

— Нет.