Пусть ярость благородная

– Ваши Императорские Высочества, потом мой штурман сказал мне, что было такое впечатление, что тайфун искал нашу эскадру, как человек, шарящий в темноте по столу в поисках коробки спичек. Что там было после, мы не знаем, но вот это запомнилось четко. Нас будто ловили сачком. И еще. Мой корабль не входил в группу обеспечения «Тумана» и оказался в поле захвата случайно; можно сказать, что у нас вдруг вышел из строя привод на один винт и шторм погнал нас прямо в центр строя – туда, где и был «Туман». Потом уже я подумал, что мы были нужны именно здесь…

– Да, Михаил Васильевич, вы оказались нужны именно здесь… – Великий Князь Александр Михайлович встал из-за стола и начал прохаживаться туда-сюда. – И что же, вы так сразу решили идти в Порт-Артур?

– Как только штурманы точно установили год и месяц – да! Во исполнение присяги. Дело в том, что как правопреемники Российской Империи мы оказались в состоянии войны с Японией, потому что в состоянии войны с ней находится сама Российская империя. А как правопреемники СССР, мы навечно в состоянии войны с Японской Империей, которая капитулировала в сорок пятом, и после этого любая ее структура, отказывающаяся от капитуляции, подлежит с нашей стороны полному физическому уничтожению. Может, я немного путано объясняю?

– Да нет, как раз понятная и похвальная позиция. – Александр Михайлович посмотрел прямо на меня. – И что, никто не был против?

– Почему никто не был? Наверняка некоторые личности были недовольны. О вас, знаете ли, осталась не слишком хорошая память. Один из недовольных даже был так глуп, что начал пацифистскую агитацию. Это было не на моем корабле, а на том, где был установлен «Туман». Гласный и открытый военный трибунал приговорил его к смертной казни за враждебную агитацию в военное время, с отсрочкой приведения приговора в исполнение на неопределенное время. Если наше командование сочтет, что человек перевоспитался, то при повторном рассмотрении дела сможет помиловать его, скостив срок до фактически отбытого.

– А какой, простите, в этом смысл? – поинтересовался Александр Михайлович.

– Осужденный, – сухо ответил я, – является незаменимым в местных условиях техническим специалистом. Во времена господина Джугашвили практиковались так называемые «шарашки» в которых осужденные инженеры, находясь в заключении, продолжали заниматься привычной для себя инженерно-конструкторской деятельностью.

– Понятно! И что же было дальше? – Александр Михайлович снова уселся на свое место.

Я показал им наш славный боевой путь, начиная с ареста «Принцессы Солнца» и кончая выходом в окрестности Порт-Артура. Да, караван арестованных купцов произвел на господ Романовых впечатление, как и сцена ночного расстрела японского истребительного отряда. Но вот пошли кадры дела при Порт-Артуре. Все прямо приникли к экрану. Господин Лендстрем даже не заметил, как перегнулся через плечо своего шефа. А там стремительно неслись рассекаемые волны, беглыми очередями грохотали орудия и тонули один за другим японские корабли. Господи! Неужели это я между командами орал дурным голосом «всех на дно!»? А вот мой «Быстрый» снят со стороны «Трибуца». Форштевень режет волну, отвернутые на три четверти башни со страшной скоростью выбрасывают в сторону японских крейсеров снаряд за снарядом. Ну прямо закрашивай название «Быстрый» и пиши «Немезида» или «Страшнее Ада». А потом наш с «Трибуцем» торпедный веер по строю броненосцев и последовавшая за этим череда взрывов.

– Ну-с, Александр Михайлович, – господин Лендстрем распрямился и снова стал протирать платком свои многострадальные очки, – все точно так, как и было в тех телеграммах. Не соврали господа очевидцы.

– Не соврали… – Великий Князь Александр Михайлович достал из своего саквояжа бювар с листами плотной, чуть голубоватой именной бумаги, украшенной по верху гербом дома Романовых и монограммой. Потом немного подумал и отодвинул бювар в сторону, – Господа, давайте обсудим наши дальнейшие действия, после чего я наконец напишу обещанные письма.