Пусть льет

Даер устроился, принимая трубку. Между затяжками он принюхивался к воздуху, который ожил, теперь слабо пах соснами и крестьянскими дворами. Докурив трубку, он протянул ее обратно. Киф был крепок; он почувствовал приятное головокружение. Тами снова наполнил трубку, с любовью глядя на нее. Черенок был покрыт крохотными раскрашенными узорами из рыб, кувшинов для воды, птиц и сабель. — Я купил эту себси три года назад. В Марракеше, — сказал он.

Они сидели одни в белизне. Даер ждал, пока он покурит; киф сгорел за три долгие энергичные затяжки. Тами выдул шарик тлеющего пепла из маленькой чашки, обернул вокруг моттоуи кожаные ремешки и серьезно сложил все в карман.

Они встали и пошли дальше. Дорога была ровной лишь мгновение, почти сразу же став крутым спуском. Они сидели на вершине перевала. После долгих часов вдыхания воздуха, пахнувшего только дождем, приятно настораживало различать признаки растительной и животной жизни в дымке, что поднималась из невидимой долины внизу. Теперь их продвижение стало быстрее; они спешили пьяными рывками от одного валуна к другому, иногда приземляясь на них сильнее, чем было удобно. Дождь перестал; Даер вытащил портфель из-под пальто и нес его в левой руке, а свободной правой балансировал и смягчал удары, если это было можно.

Вскоре они опустились ниже уровня облаков, и в печальном гаснувшем свете Даер миг постоял, глядя на серую панораму гор, туч и тенистых глубин. Почти одновременно они оказались и вне досягаемости ветра. Единственный звук, поднимавшийся снизу, был мягким, неразнообразным, от ручья, следовавшего своим курсом по множеству камней. Да и никаких признаков человеческого жилья он различить не мог.

— Где же дом? — сварливо сказал он. Это была самая важная деталь.

— Пойдемте, — ответил Тами. Они продолжили погружение ниже и наконец подошли к развилке тропы. — Сюда, — сказал Тами, выбирая тропу, ведшую вдоль стороны горы; справа отвесный обрыв, а слева наверху череда утесов и крутых оврагов, заполненных мусором обвалов.

Затем Тами встал тихо, одна бровь воздета, рука возле уха. Он схватил запястье Даера, оттащил его на несколько шагов назад к огромной глыбе скалы чуть в стороне от тропы, пригнул его, чтобы тот сел за ней на корточки, и наклонился сам, озираясь каждые несколько секунд.

— Смотрите, — сказал он.

По тропе пошли с полсотни бурых и серых коз, их копыта суматошно стучали среди камней. Первые остановились у скалы, их янтарные глаза вопрошали. Затем давление тех, кто шел за ними, подтолкнуло их вперед, и они прошли мимо в беспорядке, случайные камни, вывернутые ими, отскакивали со скалы на скалу с причудливым металлическим лязгом. За стадом следовал юноша с посохом, в одной шерстяной накидке, перекинутой через плечи.

Когда они прошли, Тами прошептал:

— Если он вас увидит, друг мой, это будет очень плохо. Все в Агле узнают об этом завтра.

— А какая разница? — резко спросил Даер — не столько потому, что он верил в то, что это не важно, сколько потому, что ему было любопытно знать, каково в точности его положение здесь.

— Испанцы. Они придут в дом.

— Ну и пусть приходят. Какая разница-то? — Его переполняла решимость разобраться во всем до конца, и то была хорошая возможность. — Я ничего не сделал. Зачем им эти хлопоты — идти меня искать? — Он пристально следил за лицом Тами.

— Может, вас не тронут, когда вы им покажете свой американский паспорт. — Тами теперь говорил вслух. — А я — я сразу буду в тюрьме. Вам нужна виза, чтобы попасть сюда, друг мой. А потом они скажут: как вы сюда приехали? Вы не беспокойтесь. Они будут знать, что вы приехали на лодке. А потом они скажут: где эта лодка? И чья лодка? И хуже всего: зачем вы приехали на лодке? Почему не приехали по frontera,[110] как все остальные? Потом поговорят с Танжером по телефону и попробуют узнать зачем у полиции там… — Он умолк, вопросительно глядя на Даера, который сказал:

— И что? — по-прежнему не сводя взгляда с глаз Тами.

— И что? — слабо сказал Тами, улыбаясь. — Откуда я знаю — и что? Я знаю, вы сказали: вы мне дадите пять тысяч песет, чтоб я вас сюда привез, и поэтому я так делаю, потому что я знаю: американцы держат свое слово. И значит, вам сюда очень хочется приехать. Откуда мне знать почему? — Он снова улыбнулся — улыбка, несомненно, чувствовал он, была обезоруживающей, но для образа мыслей Даера она была самой сутью восточного коварства и хитрости.