Пусть льет

Как будто, сумей он ответить: «Да», звук этого слова мог бы подарить ей немного покоя. Он мог бы ответить: «Да, кое-кого знаю» — или даже: «Да, такой человек существует», и ее, быть может, это бы успокоило. Мир, это далекое место, снова стал бы необитаем и возможен. Но он ничего не сказал. Вот она взяла его за руку, кокетливо повернула к нему лицо:

— Кстати, о чудовищах, раз я припоминаю ваш первый вечер здесь, я помню. Боже! Вы величайшее чудовище из всех. Конечно же! С этой огромной пустотой у вас в руке. Но боже мой! Неужели не помните? Не помните, что я вам сказала?

— Не очень много, — сказал он, досадуя, что его шанс на уход оттащили дальше. — Я не придаю такому серьезного значения, знаете.

— Значения, вот как! — фыркнула она. — Всем известно, что это совершенная правда и вполне научно. Но как бы то ни было, придаете вы этому значение или нет — ну и выражение! — просто помните: вы можете делать все, что захотите! — добавила она жестковато. — У вас пустая рука, а вакуум имеет склонность заполняться. Будьте осторожнее с тем, что входит в вашу жизнь.

— Я буду осторожен, — сказал он, вставая. — Боюсь, мне пора идти. Уже становится поздно.

— Ничего не поздно, дорогуша, — сказала она, но не сделала попытки убедить его остаться дальше. — Вызовите такси. — Она показала на телефон. — Номер двадцать четыре — восемьдесят.

Он не подумал об этой сложности.

— Пройдусь пешком, — сказал он. — Мне нужно разминаться.

— Чепуха! Здесь пять миль. Вы не сможете.

— Еще как смогу, — с улыбкой сказал он.

— Вы заблудитесь. Вы с ума сошли. — Она думала: «Вероятно, он хочет сэкономить деньги. Сказать ему, чтобы поехал за наш счет?» Она решила, что не стоит. — Как хотите, — сказала она, пожав плечами.

Когда он брал портфель, она сказала:

— Я провожу вас до дверей, — и, несмотря на его протесты, пошла впереди вниз по лестнице в вестибюль, где все еще горело несколько свечей. В доме было очень тихо.

— Все слуги уже спят, наверное, — сказал он.

— Разумеется, нет! Я еще не отпустила Хуго. — Она открыла дверь. Ветер задул внутрь, колыша ей пеньюар.

— Вам бы лучше лечь. Простудитесь.

Он взял руку, которую она ему протянула.

— Это был чудесный вечер, — объявил он.

— Луис вернется через несколько дней. Тогда вы должны прийти к нам на ужин. Я позвоню вам, дорогуша.

— Ну да. — Он отступил на несколько шагов по гравийной дорожке.

— Свернете налево вон там, у той бамбуковой заросли. Калитка открыта.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Зайдя за бамбук, Даер хотел услышать, как она закрывает дверь. Вместо этого услышал, как она говорит:

— А, Хуго. Вот вы где! Можете запереть калитку за мистером Даером.

«С этим нужно что-то делать», — подумал он, быстро идя вправо, за угол стены дома к террасе, где плавательный бассейн отражал в черной воде звезды. За этот случай следовало ухватиться, потому что она, вероятно, будет наблюдать, чтобы он вышел за калитку. Но она может подумать, что он уже выскользнул, пока она не смотрела; иначе все будет очень плохо. Мысль о том, насколько все будет плохо, ударила его изо всех сил, пока он медлил у бассейна, и, поспешив вперед, вниз по ступенькам в нижний сад, он понял, что совершил важную тактическую ошибку. «Но меня не пустили в сад, черт побери, — подумал он. — Я больше ничего не мог сделать».

Теперь он вышел из-за тени дома на открытый лунный свет. Впереди медленно поднялось что-то похожее на часть растительности у тропы и двинулось к нему.

— Пойдемте, — сказал Тами.

— Заткнитесь, — свирепо прошептал Даер. В тот миг они были на виду у всего дома.

И пока она напрягала зрение, чтобы определить второго человека, — вплоть до того, чтобы открыть одну дверь и безмолвно выйти на террасу и вглядеться в искажающий лунный свет, двое мужчин спешили по дорожке, ведшей к вершине утеса, и вскоре скрылись у нее из виду.

4 Другой вид тишины

20

Даер лежал на спине поперек сиденья на корме лодки, руки за головой, глядя на звезды, смутно жалея, что в то или иное время не научился ничему из астрономии. Гребная шлюпка, которую они взяли с собой, чтобы добираться до моторки и берега, неслась по темным волнам в нескольких футах за ними, привязанная истертым буксирным тросом, слишком коротким. Даер начал с того, что заспорил о тросе еще в Уэд-эль-Ихуде, когда они подскакивали в сотне футов от утесов или около того, стараясь связать вместе две посудины, но затем решил сберечь слова для чего-нибудь другого, поважнее. И в любом случае теперь, когда джилали оторвался от суши, он не обращал внимания на то, что ему говорят, чувствуя, без сомнения, что владеет непосредственной ситуацией и может себе позволить пренебрегать предложениями, которые высказывают две такие очевидные сухопутные крысы, как Тами и сумасшедший христианский господин с ним. Миг величайшей опасности от полиции миновал, когда джилали огибал волнолом, не успели остальные даже сесть в лодку. Теперь они отошли на добрые полторы мили от берега; маловероятно, что их заметили.