Пусть люди вымрут! (СИ)

За весь день в комнату никто так и не вошел, если не считать пары черных мальчишек, трусливо подвинувших к Гизе какой-то глиняный сосуд. Видимо, в их обязанности вменялось напоить пленницу, но тощие туземные дети побоялись даже подойти, не то чтобы напоить. Гиза могла обходиться без воды до двух дней, даже под палящим солнцем, но сейчас было не до хитростей хашшишинов.

Под конец дня шевеление во дворе усилилось. Словно трудолюбивые черные муравьи, местные жители толпами приносили какие-то предметы и сдавали их представителям городской власти. Эти отличались вышитыми набедренными повязками и плетеными веревочками на шеях. Каждый воин держал при себе короткое четырехфутовое копье с бронзовым наконечником, а самый главный — так и со стальным. По-видимому, трофейным римским.

Командир местного ополчения лениво покрикивал на подчиненных, которые устанавливали вокруг колодца подносимые населением дары. Для себя Гиза решила называть странные предметы дарами, хотя во многих из них она узнавала что-то знакомое.

Ну конечно же! Вот это — закисший зеленью медный котел, который легионеры используют в полевой кухне. Чуть левее — связка стальных полос, снятых с прямоугольного скутума. Наверняка где-то внутри этой связки покоится и кошелек-умбон — полусферический стальной купол с центра щита. В других подношениях девушка уже не могла узнать что-то определенное, но все они имели одно общее свойство: содержали металл. Медь, бронза, сталь или черный плавкий чугун — металл был в каждом предмете, сейчас аккуратно положенном туземцами у «колодца».

Закат наступил даже раньше, чем должен — с запада небесное светило поглотили мощные черные тучи, угрожающие тропическим ливнем.

«Ливень в середине лета?» - Гиза плохо разбиралась в африканском климате, но знала, что это маловероятно и чаще всего воспринималось как подарок богов. Или проклятье — в зависимости от последствий.

Непогода набирала силу. Сначала ударил шквальный ветер: неожиданно, подло, со всех направлений сразу и ниоткуда одновременно. Потоки воздуха забились в узких коридорах между домами, и воздух наполнил неприветливый гул от стен, словно бы строения стремились отбросить подальше нахрапистую стихию. Но что той какие-то стены? Через несколько минут в воздух взвились пучки лежалой травы, которыми дикари крыли крыши своих лачуг. Судя по обилию летающей растительности, добрая четверть домой лишилась кровли. В том числе и тот, в котором томилась Гиза: прямо над кроватью Флавия вскрылся огромный кусок потолка, и пронырливый шквал тут же зашевелил волосы усопшего Флавия.

На улице завывало серьезно, а жителей у колодца собиралось все больше и больше. Почти невидимые в наступившем мраке дикари жались по стенам домов, не подходя к поднесенным дарам ближе, чем на десяток шагов. Возле каждого подарка стоял чернокожий воин и тупым концом копья удерживал его. Без этого даже тяжелые стальные железки, унесло бы прочь натиском стихии.

Сами туземцы-охранники с трудом стояли на местах, и теперь Гиза поняла, почему на роль сторожей железных жертвенников командир местного ополчения выставил самых могучих воинов. Их труднее всего сдуть ветром.

Крыша над головой арабески сорвалась в один миг — одновременно с первой вспышкой молнии. Ослепительной и близкой, но абсолютно бесшумной. На площади взвыли голоса, и все гражданские единовременно рухнули лбами в глину и заунывно замычали что-то на своем дикарском языке.

Молния продолжала свою работу, и никто не смел поднять глаз. С первыми каплями дождя к колодцу вышел давешний колдун, пронзенный тысячами палочек, колец и косточек. Худосочный и невысокий, он держался под ударами порывистого шквала твердо и незыблемо. В глазах могучих охранников, окруживших шамана кольцом, читалось неподдельное уважение и даже страх.

Ветер заслабел, уступая эстафету тропическому ливню и не перестающим колотить в землю бесшумным молниям. Дикарь в центре площади начал свою собственную песню. Шаман призывал каких-то своих местных богов, те не спешили. Но туземец не отчаивался, раз за разом повторяя один и тот же примитивный мотив на своем тарабарском наречии.

Теперь колдун казался одиноким: воины покинули места, не опасаясь за дары. Остальные жители города окончательно исчезли из поля зрения Гизы. Вжались, вросли в темные здания, полностью исчезнув со сцены. В ее центре оставался только шаман.

В голосе призывающего слышались злые нотки, через пару минут они переросли в угрожающие интонации. Маленький дикарь приказывал, повелевал, в ярости топал ногой и грозил кулаком блестящему от потоков воды колодцу-алтарю. Немногочисленные тряпки на шамане промокли в первые минуты ливня, необычно длинные для местного жителя волосы прилипли к телу и висели безжизненными сосульками. Но колдун не видел ничего, кроме открытого неповиновения со стороны своих богов, и это приводило его в ярость.

Наконец, боги услышали его.