Пусть люди вымрут!

На пристань, изнемогая от невероятной тяжести, ступила пара грузчиков-египтян, тянущих за собой странную штуку. Флавий никогда не видел ничего подобного: тележка на четырех колесах (передние больше, задние меньше), на ней стальная кафедра, а сверху − поваленным деревом лежит большая металлическая труба. Спереди ее зев распахнут непроглядной чернотой, а сзади труба наглухо заделана. Вся конструкция, по прикидкам римлянина, весом не менее двадцати-тридцати талантов, судя по прогибающимся под колесами доскам пирса.

− Орудие ставим здесь, оно пойдет на «Андромеду», − скомандовал давешний собеседник. − Диавол разбери, где эти олухи из стражи? Почему без охраны?

Гиза уважительно покивала головой, а Флавий даже присвистнул. Очевидно, перед ними был очень большой пистоль. И если маленький марсельский тезка со стволом в полдюйма толщиной смог одним выстрелом уложить беднягу Себастьяна, то на что же способна эта штука?

Флавий и Гиза настолько беззастенчиво пялились на орудие, что здоровяк-распорядитель тут же это заметил.

− Эй, арабка, нечего глазеть! − прикрикнул тот, − Забирай своего покалеченного, и убирайтесь в город. Эта пристань закрыта под загрузку.

«Какой все-таки невежливый тип», − констатировала девушка, и в ее голосе Флавий заметил нехорошие нотки.

− Нет-нет, пожалуйста, не надо учить его манерам, − спохватился римлянин, хватая арабеску за руку. − Будем пока тихими и незаметными. Я хочу понять, что тут произошло за время нашего отсутствия. Лучше не светиться раньше времени.

«Тогда тебе неплохо бы переодеться, осторожный ты мой. На тебя половина пристани глазеет».

Действительно, там и сям грузчики и приказчики, не занятые в сиюминутной работе, разглядывали странную парочку — закутанную в темную ткань хрупкую женщину восточного вида и слепого детину, наоборот, щеголяющего ослепительно белыми одеждами.

По Тибру удалось подняться только к закату. Как обычно забитая до отказа восточная пристань малых кораблей в северном Фумичино по-прежнему поражала обилием лодок и катеров, но ни на одном из них не было ни души. Как будто все суда вдруг превратились в корабли-призраки.

Полчаса тщательных поисков увенчались успехом, удалось таки найти корабль с экипажем. Да и то, что корабль, что экипаж — скажем так, не впечатляли. Плохенькая паровая лоханка с единственным кочегаром. Хоть малый и швырял в печь уголь изо всех сил, катер все равно еле-еще расталкивал водную гладь.

Обычно на путь вверх по реке уходило не более двух-двух с половиной часов, сегодня же никудышная лодка под управлением пожилого кормчего везла Флавия до центра города с полудня до четырех. Несколько раз уходили с фарватера и разве что не прижимались к берегу — вниз по реке на всех парах стучали малые военные корабли: курьерские, офицерские, интендантские и прочие.

− С чего такая сутолока? − поинтересовался Флавий у шкипера, второго и последнего члена экипажа.

Старый моряк, доживающий деньки речным извозом, удивленно поднял брови.

− Да разве господин не знает? Уже скоро полгода как Трансильвания с Валахией огнем пылают. Война там.

* * *

Рим не знал войн и восстаний четверть тысячелетия. Ну не называть же войнами редкие пограничные стычки или своеволие вождей отдаленных варварских племен? Если там и доходило до крови, то мятеж или вторжение подавлялось быстро и жестоко — никакая армия этого мира не могла противостоять мощи римской военной машины.

И вот — кровавые мятежи в Трансильвании и Валахии. Что именно там произошло − узнать не удалось, старик-шкипер и сам толком ничего не знал. Мол, так и так, ходят слухи о страшных злодеяниях в Малом риме. Глупость, конечно. Пару мятежей утопят в крови легионы пограничной стражи, не будет из-за этого Рим расконсервировать свою армию.

Столица мира изменилась. По-прежнему горделиво протыкала небо шпилями соборов, на улицах было полно разряженной в пух и прах знатной публики, а цены в закусочных могли вызвать припадок паники даже у не стесненного в финансах человека. Но все же это был не тот Рим. Никогда еще на улицах Вечного города не выхаживали патрули в полном боевом облачении, никогда еще в храмах не открывали сбор пожертвований на военные цели. Наконец, никогда еще на улицах Рима не появлялись вербовочные пункты. Мимо одного из таких Флавий и Гиза как раз и проходили, когда всезрячие глаза римлянина разглядели просто неприличное количество людей и металла в одном месте. Флавий углядел человек тридцать, пара из которых стояла обособленно, и что-то вдохновенно декларировала.