Пусть меня осудят 2

       Когда высокий седоволосый мужчина ввез в библиотеку инвалидное кресло, Бешеный нахмурился. Не таким он себе Ворона представлял. Образ рисовался совсем иной, да и память картинками выдавала подтянутого человека с копной черных волос, а сейчас Руслан смотрел на изможденного болезнью пожилого мужчину с седыми волосами и желтоватым лицом. Только глаза запомнились – очень яркие, синие. Такие в память обычно врезаются. Не часто встретишь.

      - Не признал, да? Жизнь такая штука, не щадит никого, а время и того беспощадней. Ты не стой – присаживайся. Как говорил твой отец – нет в ногах правды. Умный был мужик. Я его уважал.

      Руслан подошел к мужчине и протянул руку, тот пожал довольно крепко и усмехнулся.

      - Похож на отца. Взгляд такой же прямой и безумный. Ты не смотри, что я тут катаюсь. Это я к вечеру расклеиваюсь. Днем на своих двоих. Не хочу, чтоб меня таким видели, а ты немного не в рабочий час пожаловал, так что особо не болтай о том, что Ворона по дому на троне возят. Афган, сообрази нам по рюмочке.

      - Сава!

      - Да ладно тебе, не нуди. Неси. Кто знает, сколько мне еще. На сухую подыхать не хочется. Я еще с костлявой пофлиртовать хочу. Давай. Неси.

      Руслан снова невольно усмехнулся. Ворон ему отца напомнил сильно, даже словечки похожие и характер. Тот, кого Савелий назвал Афганом, пристально на Руслана посмотрел:

      - Ствол мне отдай.

      - Угомонись, Афган. Это свой.

      - Свои чаще всего промеж глаз и стреляют.

      Руслан достал пистолет из-за пояса и протянул Афгану.

      Тот еще несколько секунд раздумывал, а потом вышел из библиотеки. Ворон сам себя к столу подкатил и Руслану кивнул на кресло.

      - Рассказывай, Бешеный, зачем тебе Ворон понадобился. Да еще когда детское время и стариковское – по горшкам да в люльку.

      Руслан рассказывал без отступлений с самого начала, не сбиваясь, даже когда Афган коньяк принес. Ворон ни разу не перебил и не задал ни одного вопроса, только с другом переглядывался иногда и снова на Руслана взгляд переводил. Глаза у него пронзительные, темно-синие и очень холодные. Пронизывает насквозь, как ультрафиолетом, под кожу влазит. Страшный взгляд – парализует собеседника. Словно Руслан говорит, а тот еще и в мозгах у него ковыряется, читая между слов.

      - Ты кури, малец, а то трясет всего. Давай, не стесняйся.

      Руслан закурил и сам понял, что его опять потряхивает, как только заговорил о детях, даже голос сорвался и переносицу двумя пальцами сжал. Повисла пауза, и Ворон по-прежнему молчал, а Руслану вдруг стало адски страшно, если он откажет.

      Осознание того, что Ворон последняя надежда, взорвало пульс. На затылке и висках выступили капли пота. Когда сам словами все озвучил, понял - насколько все зыбко и рискованно. Никто так не захочет подставляться ради Бешеного. Может, ради Царя и подсуетились бы, но не ради его сына, которого толком и не знает никто. Останется только один выход. Самый крайний. И Руслан пока не хотел о нем даже думать.

      Ворон откатил кресло к окну, сделав предостерегающий жест Афгану. Он распахнул шторы и долго смотрел в сумрак или на собственное отражение в стекле. Потом вдруг заговорил:

      - Когда-то очень давно в нашей бригаде появился пацан. Так не особо я доверял ему, он откудова-то взялся среди нас. Помню, пробили его по своим: чем дышит, под кем ходит – вроде чистый. Я тогда и имя его толком не знал. Только не нравился он мне. Нутром чуял, что-то не так с ним. А он везде с нами таскается. Молодой, зеленый. Гиблое время было, группировок куча, каждый одеяло на себя тянет. Я из себя мало что представлял тогда, а, как и все, хотел представлять. Власти хотел, под себя остальных подмять, чтоб поверили в меня. Для этого надо что-то крупное провернуть. Мы на дело пошли по наводке. В то время все не так, как сейчас, было. В общем, подстава то оказалась, сдал нас кто-то ментам из своих. Перестреляли нас, как куропаток тупых. Меня тогда хорошо зацепило, думал, сдохну там. Видел, как мои врассыпную бегут. Очнулся я в какой-то подсобке в овощном магазине, весь перевязанный, а напротив тот пацан сидит, руку себе сам штопает. Я тогда спросил, как звать сказал – Царь. Ржал я долго, и он вместе со мной. Он оказался единственным, кто тогда не только о своей шкуре подумал и вытянул меня с западни. С тех пор я всегда говорил, что жизнь ему задолжал, а он говорил, что когда-нибудь сочтемся. Не сочлись. Я вот живой, а его какая-то падаль пристрелила.

      Ворон резко развернул кресло.

      - Вот теперь сочтемся. Я клятвы на ветер не бросаю. Вытащим твоих мелких. Я сыновьям позвоню и обмозгуем. Времени сколько у нас?

      - Не знаю. Леший тварь та еще.

      - Тварь не тварь, а отпрысков своих любит, как и шкуру свою. Значит, ночь у нас эта точно имеется.

      - Значит, имеется.

      Внезапно загудел сотовый Руслана, и тот резко выхватил его из кармана – долго смотрел на дисплей. Потом решительно ответил.

      - Руслааан, - голос Оксаны мгновенно выбил почву из-под ног, и Бешеный стиснул челюсти до боли. «Не сейчас, родная, не сейчас». Но она не говорила ничего, только всхлипывала, словно голос потеряла.