пусть меня осудят 2

Не могла не узнать. Это внутри. Там уже все дрожало и гудело, как натянутые провода с потрескивающими разрядами электричества. Любое «не верю» уже разъело панической, бешеной радостью и диким ощущением полета с высоты.

Он заскочил в другие двери в противоположном конце вагона, и я, толкнув кого-то, пошла навстречу. Где-то внутри клокотало: «Тебе кажется! Ты с ума сходишь!» но я уже ничего и никого не видела, продиралась сквозь толпу, не реагируя на злые окрики, наступая кому-то на ноги с автоматическим: «Простите! Извините!».

Пока не увидела его и не остановилась. Ни одного вздоха опять, и глаза уже не печет, а жжет, а я моргнуть не могу. Глотаю, а в горле пожар. Я бы не могла сказать ни слова, даже если бы хотела закричать. И я хотела, даже схватилась за горло. Первый вздох и начинаю задыхаться.

Не вижу его всего… только глаза. Только взгляд. Отчаянно-дикий, сумасшедший, как у психопата. Мне кажется, у меня сейчас точно такой же. Приближается ко мне. Я чувствую, как подбородок дрожит, и я поручень сжимаю так сильно, что уже не чувствую пальцев. Они онемели.

Подошел совсем близко, я на лицо посмотрела и ослепла. То ли слезы мешают, то ли темно везде, и сама не понимаю, как руку тяну, трогаю скулы колючие. Он не мешает, только сам в глаза смотрит.

Я не знаю, сколько мы так ехали. Молча. Глядя друг другу в глаза. Мимо нас люди проходят, толкая меня и его, а я то снова слепну, то жадно пожираю взглядом каждую черточку: впалые щеки и круги под глазами, и волосы коротко остриженные, лихорадочный блеск глаз.

Мир вокруг растворился, его разъело на невидимые атомы. Все вокруг черно-белое… и только он цветной. Яркий. Настоящий. Живой.

— Куда мне теперь пластырь наклеить? — сама свой голос не узнала, продолжая трогать его лицо до изнеможения, до какой-то лихорадочной потребности касаться и касаться, а он вдруг улыбнулся и руку мою перехватил, положил к себе на грудь. От его улыбки мне захотелось разрыдаться.

— Наклей сюда… сможешь? — у самого голос сорвался.

Кивнула и медленно голову ему на грудь склонила, а под щекой сердце бьется слишком громко, заглушая шум собственной, особой музыкой.

Чувствую, как волосы перебирает и запах вдыхает, целует пряди. Прижалась к нему сильнее и глаза закрыла.

— Не умею без тебя, — снова голос свой не узнаю… да это и не важно.

— Не умеешь!

— Не могу!

— Знаю. Не можешь.

— Почему? — спросила то ли у него, то ли у себя.

— Не знаю. Два года у себя спрашивал — почему? Но так и не понял.

Прижалась сильнее, захотелось срастись с ним в одно целое, просочиться через кожу невидимыми нитками, пришить себя к нему. Чтоб больше не мог вдали от меня.

— Не понимай. Когда поймешь — это уже будет не про меня.

— Не хочу понимать, — сжал до хруста, впился в волосы, сильно прижимая к себе, — любить тебя хочу, все хочу, заново хочу. Сначала. Вот с этого момента и по-другому. Дашь мне шанс?

— Нет.

— Ни единого? — больно волосы перебирает, то сжимая, то поглаживая хаотично, словно сам на грани какого-то срыва.

— Ни единого. Ничего не заканчивалось, чтобы начинать сначала. Просто продолжай, где остановились. Все мое. Все, что было, мое. Не откажусь ни от чего. Ни от одного кусочка нас. Ни от одной секунды с тобой.

Вдруг поднял мое лицо, обхватив обеими руками:

— Я писал. Не отправил ни одно, но писал. Каждый день мысленно писал тебе письма. Я точку не мог поставить. Понимаешь? Я боялся написать и поставить точку.

— Я их не ставила никогда, — тереться о его ладонь щекой, закатывая глаза от наслаждения и тут же открывая, чтобы смотреть на него.

— Ни одной?

— Ни одной.

Гладит мои щеки большими пальцами, а я тону в его отчаянном безумном взгляде.

Лихорадочном, как под наркотиком.

— Значит… сын у нас?

Слегка кивнула и проглотила слезы… а они сами по щекам потекли.

— Прости меня.

Сама спрятала лицо у него на груди.

— Не говори «прости». Не нужное. Лишнее. Просто пойдем дальше. Вместе.

— Доверяешь?

— Я научусь снова.

Далее металлический голос объявил конечную станцию, и мы вышли из вагона.

— Поехали домой, — тихо попросила, а он мои руки целует.

— Я дома. Увидел тебя, прижал к себе и понял, что дома.

— Пусто без тебя.

— Я вернулся. Я всегда возвращаюсь.

— Ты не обещал. В этот раз.

— Не обещал… но я невыносимо домой хотел. К тебе хотел, Оксана.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ