Пусть небеса падут (ЛП)

За последние десять лет мама не слишком-то беспокоилась о моей безопасности и относилась ко мне как к занозе в пальце. Мозоль на пятке. Что если она планирует воспользоваться случаем навсегда избавиться от меня, смахнув с лица земли?

Я отбрасываю сомнения рассеивающемуся ветру. Пусть он унесет их далеко-далеко.

Ее беспокоит безопасность Вейна, и она защитит его не раздумывая.

В груди разгорается обида, но я не позволяю этому чувству овладеть мной.

Как и для мамы, безопасность Вейна - моя единственная забота. Я не должна забывать об этом.

Я зарываюсь поглубже в пальмовые листья, прислонив голову к ближайшей ветке, и сосредотачиваюсь на одиноком Восточном ветерке в воздухе, чью песню я всегда ищу. Она рассказывает о непостоянных колебаниях и изменениях, затрагивающих всех нас, и о мужестве, необходимом, чтобы двигаться вперед несмотря ни на что. Главным образом эта песня об обещании. Обещании того, что беспокойные перемены рано или поздно заканчиваются.

Обещание покоя.

Порой мне кажется, что это - песня дыхания отца, и что она ищет меня, словно крошечная частичка его все еще приглядывает за мной, как делал папа, пока был жив.

Пока шторм еще далеко, ветер поет в воздухе, прижимаясь к скалам.

Папа был моей опорой и поддержкой. Теплые руки обнимали меня, заслоняя от бурь постоянно меняющегося настроения мамы. Единственное место, где я чувствовала себя по-настоящему в безопасности.

Пожалуйста, убереги меня, папа.

Я не осмеливаюсь произнести это желание вслух, но это и не важно. Глупые фантазии кажутся намного реальнее, чем любое обещание мамы защитить меня.

Но его здесь нет.

Она есть.

Я должна доверять ей.

Я должна доверять себе.

С этими мыслями я засыпаю, чтобы восстановить силы, в предвкушении сладких снов, которые всегда приносит песня, наполненная воспоминаниями об отце.

Вместо этого мне снится Вейн. И сон этот далек от приятного.

Глава 17 Вейн

Выйдя из ванной, я следую за запахом яиц и бекона, и обнаруживаю на кухонном столе буррито размером с футбольный мяч. Не останавливаясь, я бросаюсь к дивану и обнимаю маму.

- Ух, ты, а это за что? - спрашивает она, смеясь.

- За завтрак, - хотя это не только из-за еды, но маме не нужно знать, что, возможно, у меня осталось всего восемь дней.

Возможно, всего восемь дней жизни.

Я отстраняюсь прежде, чем мама почувствует пробирающую меня дрожь.

- Вообще-то, уже почти обед. Еще бы полчаса, и я бы пошла, вытаскивать твою ленивую пятую точку из кровати, но услышала, что ты включил душ.

- Знаю. Наверное, я просто устал вчера.

Улавливая нерешительность ответа, мама разворачивается, чтобы рассмотреть мое лицо. Я понимаю, что она замечает темные круги у меня под глазами и удивляется, почему я не выгляжу отдохнувшим.

- Ты в порядке?

Я... не уверен.

- Ага, просто проголодался, - мой желудок урчит в подтверждение сказанного, и мама смеется.

- Тогда ешь, пока горячее.

Ей не нужно повторять дважды. Я быстро пересекаю комнату и, увидев буррито, едва не захлебываюсь слюной. Бекон, яйца, авокадо, жареная картошка, - все это усыпано сыром Монтерей и полито острым соусом, а затем завернуто в гигантскую лепешку и зажарено в гриле. Папа называет его "торпеда".

Такие буррито меняют жизнь к лучшему, и после усиленных утренних тренировок на голодный желудок первый кусок кажется лучшим, что я когда-либо ел. Айзек раньше говорил, что бурито со свининой и яйцами, которое готовит его мама, вкуснее, но попробовав торпеду, навсегда влюбился в нее. Нет ничего лучше.

Я управляюсь с буррито за пять минут, и хотя его могло хватить, чтобы накормить маленькую страну, я хочу еще. Что тут поделаешь, если никто не знает, сколько еще раз мне удастся насладиться торпедой?

Депрессивные мысли убивают мой аппетит.

Я должен взять себя в руки.

Поблагодарив маму за завтрак, я тороплюсь вернуться в комнату, радуясь, что она больше ни о чем не спрашивает. Убедившись, что окно закрыто на задвижку (вряд ли способную задержать Одри) я закрываю шторы и падаю на кровать.

А в следующий момент часы на тумбочке уже показывают пятый час, и мама стучится в дверь.

- Вейн, телефон.

Дверь открывается, и я щурюсь от солнечного света, попадающего на лицо.

- Ты спал? - спрашивает мама, нахмурившись. - Я думала, ты играл в игры или что-то в этом роде.

Я подтягиваюсь, все еще пытаясь сориентироваться:

- Я не выспался.

Протягивая мне телефон, мама оглядывает комнату, словно в поисках наркотиков, которые могли бы вызвать у меня вялость (не то чтобы я когда-либо связывался с чем-то таким). Я даже не могу принять аспирин.

- Это Айзек, - говорит она мне.

Я запускаю руку в волосы, пытаясь пригладить их, а затем подношу телефон к уху:

- Привет.

- Какого черта, приятель? - Айзек практически кричит на другом конце. - Сначала ты линяешь от Ханны раньше времени, затем отключаешь телефон и игнорируешь мои звонки весь день? Не говори мне, что свидание прошло настолько ужасно.

- Прости, я забыл, что отключил телефон. Свидание прошло нормально.

- Угу. Это не то, что я слышал.