Пусть правит любовь. Автобиография

Кто был счастливее – Эдди в Бруклине или Ленни на Манхэттене?

Я никогда об этом не задумывался. Оба эти места имели характер и свою собственную подлинную атмосферу. Меня воодушевил бы любой из этих районов. Но от жизни одновременно в обоих местах мое вдохновение лилось через край. Я рвался вперед и изучал все крайности своих интересов и размышлений. Я понял, что могу найти приключение где угодно.

Возьмем наш шикарный район в Верхнем Ист-Сайде. Некоторые считали его чопорным или даже снобистским. Я видел в нем живописный пейзаж, практически парк развлечений. В нескольких шагах от нашей парадной двери находилась Пятая авеню, где у входа в Метрополитен-музей постоянно толпились люди: туристы, местные жители, школьники, продавцы хот-догов, продавцы открыток, акробаты, художники-карикатуристы, роликовые конькобежцы и мимы. Одним из таких мимов был Робин Уильямс, как я узнал много лет спустя во время просмотра ситкома «Морк и Минди».

В противоположном направлении находилась Мэдисон-авеню. Я не могу представить себе две более разные улицы, чем ДеКалб-авеню в Бед-Стае и Мэдисон-авеню на Манхэттене. ДеКалб-авеню была фанковой, Мэдисон – роскошной: квартал за кварталом тянулись бутики и книжные магазины, где я листал комиксы Peanuts и Curious George, антикварные магазины и художественные галереи со странными предметами и великолепными картинами в витринах, французские пекарни с блинчиками и воздушными круассанами.

После детского сада Junior Academy в Бруклине все перевернулось с ног на голову. С тех пор я проводил будни на Манхэттене, а у бабушки с дедушкой гостил только на выходных. Все потому, что родители записали меня в подготовительный класс Этико-культурной школы в Верхнем Вест-Сайде, а затем отдали в первый класс в Муниципальную школу № 6 всего в квартале от нашего дома. Поскольку в нашем районе жили очень богатые люди, P. S. 6 выглядела как прогрессивная частная школа. Она во всех смыслах образовывала и пробуждала.

В первый же день в школе к нам подбежал мальчишка, указал на меня и моих родителей пальцем и заорал: «У тебя мама черная, а папа белый!» До этого момента я никогда не задумывался о цвете кожи родителей. Они были такими, какими были. Да и какая разница? Кому какое дело? Что тут такого особенного? Упрек этого парня не имел для меня никакого смысла, но все-таки заставил задуматься. Меня записали в изгои, и я понятия не имел почему.

Когда в тот же день я вернулся домой, мама поняла, что что-то не так. Еще она знала, что детям трудно выражать свои чувства. Вот почему много лет назад мама придумала игру, в которой она превращалась в персонажа – волшебную собаку по имени Рафф-Рафф. Рафф-Рафф был моим другом, которому я мог рассказать все, что угодно. Мама подумала, что с его помощью можно заставить меня выразить те чувства, которые я пытался оставить при себе.

Игра начиналась с того, что мама просила меня сказать: «Абракадабра!» После этого она вдруг превращалась в Рафф-Раффа. Рафф-Рафф хотел услышать все, что было у меня на уме, все то плохое, что могло произойти за день, все мои страхи, все эти кошмары о том, что я оказался в могиле. Рафф-Рафф кивал, улыбался или смеялся, он всегда понимал меня. Рафф-Рафф хранил мои секреты и всегда помогал мне почувствовать себя чуть лучше. Чтобы вернуть маму, мне нужно было еще раз сказать: «Абракадабра», и вот она снова оказывалась передо мной. Рокси Рокер была одаренной актрисой, матерью и человеком, способным понимать чужие чувства, а также смешивать все эти три роли.

Помимо диалога Рафф-Раффа и малыша Ленни мама выразила свое мнение о расовом вопросе. Она знала, что мне будет недостаточно просто дать волю своим чувствам, после того как какой-то мальчик назвал меня зеброй. Она поняла, что мне потребуется объяснение. Ее объяснение было простым: во мне сплелись две культуры – русско-еврейская и афро-карибская, – и я должен гордиться обеими. В то же время она ясно дала понять, что мир всегда будет видеть во мне только мою черную часть. Для всего мира цвет моей кожи будет первой и единственной отличительной чертой. Я принял ее объяснение и не стал возражать. Если мир воспринимает меня именно так, прекрасно.

И тогда, и сейчас я гордо называю себя Черным.

Папа тоже гордился тем, что у него чернокожие жена и сын. Он не только любил мою мать, но и обожал бабушку Бесси. Теща была ему ближе собственной матери. Еще он очень уважал своего тестя. Эти двое были настоящими друзьями.