Пусть смерть меня полюбит

Ни он, ни Джойс ничего не ели с тех пор, как прикончили банку куриного супа днем в субботу, да и два дня перед тем питались не очень сытно. Найджел уже не чувствовал голода. Не ощущал он и особой слабости или усталости – только головокружение. Видения будущего, в котором он повелевал Джойс, заменились еще более яркими картинами: там Марти оказывался в полной его власти в какой-то средневековой камере пыток. Найджел видел себя в черном плаще с капюшоном, он выдирал Марти ногти раскаленными докрасна щипцами. Как только он отсюда выйдет, он доберется до Марти, будет преследовать его до края земли, если нужно, а затем вернется и прикончит Джойс. Найджел не знал, кого он ненавидит больше, Джойс или Марти, но испытывал к обоим гораздо больше ненависти, чем к своим родителям: те доставили ему куда меньше неприятностей, чем эти двое, с которыми он связался по собственной воле.

С воскресенья Джойс большую часть времени просто лежала на диване. Она перестала мыть и расчесывать волосы, перестала чистить зубы. Пыль снова лежала повсюду, а постельное белье воняло кислятиной. Как только девушка поняла, что Марти не вернется, что она осталась наедине с Найджелом и что им больше нечего есть, она погрузилась в апатию, точно превратившись в зомби или полностью уйдя в себя. Из этого состояния ее на короткое время вырвал только звонок в дверь, раздавшийся днем в понедельник. Джойс хотела знать, кто это, и попыталась подойти к окну, но Найджел схватил ее и отшвырнул назад, зажав ей рот рукой. После этого они отдаленно услышали звонок в соседнюю комнату, и Брайди спустилась вниз. Найджел с облегчением вздохнул, а Джойс пришла в отчаяние: она поняла, что это, скорее всего, был сборщик пожертвований или коммивояжер.

На следующее утро она выползла на кухню только к двенадцати часам и, выпив чашку воды, нагнулась над раковиной, лицо ее побелело. Когда Джойс пила воду, она испытывала шок от того, что чувствовала, как струйка стекает по пищеводу вниз, в пустой желудок, до самого низа. Девушка не смотрела на Найджела и не заговаривала с ним, а когда встречалась с ним глазами, это вызывало у нее приступ истерического плача. Дважды в день она вяло тащилась к двери, и Найджел должен был понимать это как знак того, что ее нужно сопроводить в туалет. Джойс была слаба и сломлена – легкая мишень для вспышек ярости Найджела. Она считала, что для нее все кончено. Она больше не думала и не тосковала о Стивене и о своих родителях, она не замышляла побег, не заботилась о том, чтобы поддерживать себя в чистоте и пристойном виде. Кажется, прошли века с той поры, как она была непокорной и отважной. Она умирала от голода, как приказал ей Найджел, и полагала (это единственное, о чем она теперь думала), что будет слабеть все больше и больше, будет все меньше и меньше осознавать себя и окружающую обстановку, пока наконец не умрет. Вот и сейчас она подошла к двери и стала покорно ждать, пока Найджел не догадается вывести ее для отправления нужды.

Когда они оба вернулись в комнату, Найджел заговорил с ней. Он произнес ее имя. Она не ответила. Он не стал повторять имя девушки, выговаривать «Джойс» для него было почти мучительно, поэтому он просто сказал:

– Мы не можем оставаться здесь. Ты говорила… ты как-то сказала, что, если мы тебя отпустим, ты ничего не скажешь полиции.

Потрясение и голод вымыли из речи Найджела интонации диск-жокея и эклектические идиомы, оставив интонации, усвоенные в частной школе и в университете. Джойс рассеянно подумала, что у него красивый выговор, как у какого-нибудь актера в серьезной пьесе по телевизору. Однако смысл слов до нее почти не дошел. Найджел повторил свою фразу и продолжил:

– Если ты действительно именно это имела в виду, мы можем выбраться отсюда. – Он пристально смотрел на нее, его глаза мерцали. – Я дам тебе две тысячи, чтобы ты могла уйти отсюда и остановиться в каком-нибудь отеле на пару недель. Дай мне две недели на то, чтобы уехать из страны и скрыться. Затем можешь возвращаться домой и болтать, о чем хочешь.

Джойс обдумала его слова. Она сидела молча, нервно теребя подбородок, на котором вскочили несколько угрей. Через некоторое время она произнесла:

– А как же он? Как же Марти?

– Какой еще Марти? – рявкнул Найджел.

Джойс было трудно говорить. Когда она заговаривала, рот ее наполнялся слюной, а к горлу подкатывала тошнота. Но девушка старалась произносить слова внятно.

– Какой мне толк от этих двух тысяч? Я не смогу их потратить. Я не смогу сказать своему жениху. Это как деньги в игре «Монополия» – просто бумага.

– Ты можешь их приберечь, верно? Купи на них акции. – Советы отца, над которыми часто смеялись в коммуне, всплыли в памяти Найджела. – Купи чертовы акции Казначейства.

Джойс заплакала. Слезы медленно стекали по ее лицу.

– Дело не только в этом. Я не смогу взять деньги банка. Как я могу? – Она плакала, качая головой. – Я стала бы такой же плохой, как и ты.