Пусть танцуют белые медведи

Мама и директорская жена осматривают дом, любуются всякими маленькими вещичками. У директорской жены на них пунктик. Может, она сама мечтала быть такой маленькой, как фарфоровая куколка с хрупкими пальчиками, а выросла вон какой здоровенной, словно дискобольша из Восточной Европы.

Лолло сняла с полки одну из директорских толстенных книг и делала вид, что проглатывает ее с рекордной скоростью, пока директор и Торстенсон перемывали мне косточки. А о чем им еще разговаривать?

— Он боролся, как маленький зверек, — расписывал Торстенсон.

— Да, его учитель рассказывал, — кивал директор. — Он на него не нахвалится. Если даже половина из его похвал правда, этот мальчик — настоящее чудо. Пока он еще отстает по некоторым предметам, но это не удивительно.

— Разумеется, — соглашался Торстенсон. — Но все же — что скажешь? Разве это не фантастическое преображение?

— Да, — кивал директор. — Если он так же хорошо справится в понедельник с опросом по естествознанию, то я признаю: ты выиграл пари.

Потом они умолкли. Вернулись мама и директорская жена, а я все думал о том, что они сказали. В понедельник все решится! Я отвернулся от стеклянного шкафа, и тут подошел директор и положил руку мне на плечо.

— Ну вот, Лассе. Интересно, кто из тебя вырастет? Ты проявляешь такие удивительные способности.

— Велогонщик, — ответил я.

Я всегда мечтал об этом, с тех самых пор как мы с папой побывали на велотреке. Я стоял там, раскрыв рот, и следил, как велосипедисты проносятся мимо в мелькании педалей, рулей и ярких футболок. Потом папа раздобыл мне на помойке старый гоночный руль, и я приладил его к своему древнему обшарпанному велику.

Я гонял под дождем по Стуребю, Альвше и Эребю, пока ноги не стали мягкими, словно лапша, а моя полосатая майка лидера не покрылась на спине глиняной коростой. Но восхищенный рев воображаемых зрителей прервал мамин властный голос: она увидела, на кого я стал похож.

Профессиональный велогонщик — что может быть лучше?

Но, кажется, у взрослых было другое мнение. Они покатились со смеху. Только Лолло надулась, как всегда, когда на меня обращали слишком большое внимание.

Когда я возвращался домой, было темно, как в Зале лунного света.

Остальные поехали на такси. Но я побоялся, а вдруг прикатит тот самый шофер, что принял меня за психа. Кроме того, мне хотелось подышать воздухом. Я было понадеялся, что мама пойдет со мной, но она слишком устала.

Я размышлял о том, что должно случиться в понедельник. И о том, как все сложится после этого. Я так погрузился в свои мысли, что не обращал внимания, куда меня ведут ноги, и не замечал ни луны, светившей высоко над моей головой, ни слабого запаха дыма, который еще висел в воздухе.

До тех пор, пока, сунув руку в карман брюк, не нащупал холодные острые края ключа. Тут-то до меня дошло, где я оказался. Я брел по Энскедевэген и вышел к знакомой старой двери подъезда, в котором я больше не жил, и, сам того не замечая, успел вставить ключ в замок.

Я отшатнулся. У меня мурашки пробежали по спине. Я поднял взгляд вверх по кирпичной стене.

В том самом окне, из которого отец когда-то давным-давно выбросил телевизор, еще горел свет. Оно было распахнуто в ночь. И из него долетал голос Элвиса, он пел «Any day now» [19]в сопровождении скрипок и хора ангелов. Папа казался темной тенью в освещенном оконном проеме. Он двигался медленно и тяжело, словно танцующий медведь.

Я постоял немного. Но он так и не выглянул из окна. А я не решился окликнуть его и поплелся домой. Но музыка всю дорогу звучала у меня в ушах. В ночном тумане уличные фонари были похожи на сияющие нимбы святых. Я подобрал парочку камней и швырнул в них, но промазал.

Глава одиннадцатая

Торстенсон в последний раз занимается со мной, маму будят отчаянной игрой на фортепиано, и мы катаемся на «Хали-гали» под проливным дождем

— Ну вот, скоро самое худшее будет позади, — сказал Торстенсон.

— Может быть, — отозвался я.

Я уткнулся носом в учебник по зоологии, чтобы он ничего не заметил. Печальный шимпанзе глазел на меня с одинокой скалы где-то на Гибралтаре. Может, и его тревожило, что принесет наступающий понедельник, и он тоже плохо спал последние ночи.

Зато Торстенсон был в отличной форме.

Всю субботу мы проторчали на диване. Проштудировали учебник от корки до корки. Мы занимались до посинения, когда мама ушла в больницу, и не обращали внимания на нытье Лолло, что Торстенсон-де обещал пойти с нами в кино.

— В другой раз, ладно? — отмахнулся он.

И Лолло удалилась, не сказав ни слова. А мы продолжали разбираться с заковыристыми вопросами из учебника. Ну, например: какая птица может трещать перьями хвоста или как долго живут муравьи.

Я теперь здорово наловчился вбивать все это в башку. Просто обалдеть, сколько там всего умещается!

И Торстенсон был доволен. Он нисколько не сомневался, что я легко справлюсь с этим зачетом. А мне было неохота объяснять ему, что все не так просто, как ему кажется.