Пусть все твои тревоги унесут единороги

Манон молча кивает, внезапно все понимая. Она снова видит момент их встречи и смущенно опускает взгляд.

– А как же твои родители? – спрашивает Манон.

– Они живут в Милане. У них не было других детей. Они работают вместе в своем архитектурном бюро и увлечены дизайном. Мы мало видимся. После смерти моей сестры родители смирились со своим горем. Я очень любил Ариэль. И всегда думал, что родители злились на меня за то, что я не умер вместо нее.

Манон качает головой. Ей трудно говорить. Она тоже хотела умереть. Когда ее мать выбрала Тео. Она всегда считала, что мать любит ее брата сильнее.

– Но это ужасно. И совершенно неправильно!

– Возможно. В любом случае вот оно! Теперь ты знаешь обо мне все. И нам действительно нужно было это обсудить. А ты?

С чего начать? Она чувствует себя глупой. Внезапно ее личная история кажется ей почти смешной. Ей требуется несколько секунд, чтобы отреагировать, и она на одном дыхании бросает:

– Не лучше! Я почти не разговариваю ни со своим братом, ни с мамой с тех пор, как она ушла из дома, когда мне было одиннадцать, чтобы последовать за артистом, выступающим на трапеции в бродячем цирке.

– Бродяга, как ты сказала в прошлый раз?

Манон моргает. Неужели он действительно слушал ее в прошлый раз? Он запомнил это?

– Да, да! Я обожала маму и Тео. Мы много смеялись, придумывали много игр. Но когда она ушла…

– Ты все это прекратила?

Она опускает голову и кусает губы, чтобы не расплакаться. Она смотрит куда-то в сторону и шепчет:

– Да.

Он берет ее за руку и целует, чтобы побудить ее продолжать.

– И ты создала себе этот организованный и прочный девичий щит?

– Можно и так сказать.

– Ты видела их потом?

Девушка закрывает глаза. Она хотела бы вернуться в прошлое. Стереть и начать все сначала. Она поднимает голову и пристально смотрит на него.

– Очень мало. И только после несчастного случая, через два года после ее отъезда.

– …

– Моя мать упала во время репетиции номера. Ее ремни безопасности были плохо пристегнуты. Сейчас она в инвалидном кресле.

– …

Манон делает глубокий вдох. Именно этот отрывок она ненавидит. Маттео молча ждет, пока девушка продолжит. Проходит несколько секунд.

– И я ужасно на нее разозлилась, я чуть не ударила ее, – говорит она.

– О! А твой брат был там?

– Да…

– Она нуждалась в тебе, но ты не могла быть рядом… верно?

Манон смотрит на него глазами, полными слез. Плотина только что рухнула. Она втягивает воздух. У нее перехватывает горло, на глаза наворачиваются слезы. Это похоже на внутреннее цунами. Она преодолевает это огромное горе, это отвращение к себе, о котором она никогда не говорила. Придушенным голосом девушка произносит:

– Я не знаю, я была слишком зла.

– Я понимаю, это очень тяжело.

– Мой отец безостановочно повторял, какая плохая моя мать. Я боялась его, боялась его гнева, боялась ему не понравиться, боялась, что никогда не буду поступать достаточно хорошо, – продолжает Манон, всхлипывая.

Ее уже ничто не может остановить. Эмоции переполняют. Она задыхается от слез. Маттео дует ей в глаза, гладит по волосам, нежно укачивая ее, как укачивают маленького ребенка.

Он крепко прижимает ее к себе. Манон дышит ртом. Она отводит от него глаза. Мужчина понимает. Он не смотрит на нее прямо, дает ей время вернуться. Он шепчет:

– И поэтому ты стала идеальной леди?

– Да!

– Я сразу понял, что это не просто так… – шепчет он, кладя ее руку на свою.

– К счастью… – тихо отвечает Манон охрипшим голосом, вытирая щеки.

Маттео тоже чувствует, как подступают слезы. У них одинаковые страдания. Они оба поддерживают друг друга. С Жоржем, который только что запрыгнул на кровать и лает. Они оба смеются над этим.

– А как же твоя мама? – продолжает он.

– Она никогда не разрывала связь, она пишет мне на мой день рождения, на Рождество. Я отвечаю всего несколько слов. «Хорошо, спасибо» – максимум.

– А как же твой брат?

Слезы возвращаются, снова наполняют ее глаза, горло.

Ей трудно дышать.

– Я так сильно его любила.

– Но?

– Теперь он меня ненавидит! – говорит она, потирая нос.

Маттео встает, идет в ванную, выходит оттуда с бумажными носовыми платками. Он садится рядом с ней. Они громко сморкаются и снова смеются, хором. Мужчина говорит:

– И почему ты не поехала с ними?

– Решение судьи, – пояснила она. – Я была слишком маленькой, чтобы понимать. Мой отец защищал меня от них. Я решила быть похожей на него, чтобы больше не страдать.

Он нежно смотрит на нее.

– Но ты все еще страдаешь?

– Да… – продолжает Манон. – Я думала, что буду идти вперед, забуду. Но с тех пор, как я приехала на Ибицу, мое прошлое всплыло на поверхность. И я не знаю, что с этим делать.

Маттео смущается, боится ее ответа, на самом деле они едва знают друг друга.

– А что, если нам поехать к ним?

– Это как?

– Ну, это несложно. Что, если ты позвонишь своей маме и скажешь ей, что заедешь к ней?

Манон потирает нос и колеблется. Она внимательно смотрит на него, пытаясь понять, искренен ли он. Еще вчера она прозвала его Казановой. Может ли она доверять ему?

– С тобой?