Пусти козла в огород

Устами Диего стенало само отчаянье. Он заметался. Принялся что-то искать. Наконец с мольбой спросил:

— Может, этот ничтожный подарок искупит малую часть безмерной моей вины?

Он протянул девушке дивное ожерелье из игл морского ежа, перевитых тонкой платиновой цепочкой. Иглы перемежались искусно вырезанными нефритовыми ягуарами.

— Нет! — в ужасе закричала девушка, не зная, почему и от чего отказывается.

Она шарахнулась от Диего, но ремни безопасности удержали ее. Странный таксист, не обращая внимания на протесты, надел ожерелье на ее шею, нежно, почти благоговейно коснулся ее руки и заговорил.

Звуки удивительного языка, насыщенного согласными, заполнили салон «Мазды». Девушка перестала дрожать, вслушиваясь в чарующую музыку этой речи. Совершенно непонятной и… такой понятной…

* * *

Три времени обняли ноги Мастера. Погрустнели глаза творящего лики богов. Ощутил он тяжесть морщин. Подарил глазам неизменность неба.

Лизнули четыре времени золото рек, текущее с плеч Атуэя.

Сколько золота выплавит боль души? О, сколько золота!

Улыбнулось надменно каждое время. Жгучим пеплом внедрилось в плоть Атуэя. Безнадежностью вплыло в светлую душу.

Сердце Мастера реже забилось. Смертный знает свое несчастье.

Сколько мужества нужно для осознанья? О, сколько мужества!

Четыре времени псами стали на страже. Четыреста лунных дней ждал их Мастер. Рыдала Земля Любви обреченно.

Четыре времени — стражи души Атуэя.

Четыре времени!

Прошлое время — память.

Сколько времени нужно, чтоб помнить? О сколько времени!

Время насущное — то, что творит сегодня.

Сколько времени нужно, чтоб задержать мгновенье? О, сколько времени!

Время грядущее — время надежд, ожиданий.

Сколько времени нужно, чтобы дождаться? О, сколько времени!

Время Вечной Любви молчаливо.

Время Вечной Любви вневременно.

Прекрасным днем полнолунья, в праздник Белой Змеи, роздал душу свою Мастер. Роздал, утратив любовь. Утратив надежду. Три времени взяли по трети души Атуэя.

Обнялись времена, воспряли. Убежали считать мгновенья. Вечность прянула Мастеру в душу.

Сколько лун отсчитало время? О, сколько лун!

Устало прошедшее время. Песок гранитный улегся у ног перетертых утесов. Сменяло оно на Вечность треть души Атуэя. Взамен забрало Вечность у Времени Вечной Любви.

Устало насущное время. Тонкой уздой заботы удержишь ли миг скользящий? Сменяло души частицу. Взамен получило Вечность у Времени Вечной Любви.

Устало грядущее время. Трудно жить ожиданьем. Досталась ему Вечность в обмен на души частицу.

Время Вечной Любви смеялось, утратив ненужную Вечность.

Время Вечной Любви сказало:

— Я теперь — Время Любви! Я владыка всех душ, так что же, вот еще одной разжилось я. Все пребудут ко мне. Но зачем мне та душа, что любить разучилась? Я отдам ее юной рабыне. Той, что считают бездушной.

Тщетно молил Мастер отпустить на свободу душу.

У времени нет состраданья!

Сколько лун ожидала свободу та, что свежей росы нежнее.

О, сколько лун!

По следам памяти предков добрел Атуэй до цели. До Дворца Вечной Печали. Тысячу мер нефрита сложил он у ног рабыни.

Рассмеялась рабыня.

— Мастер! Не с нефритом тебя ждала я. За нефрит ты купишь другую. Будет кожа ее ароматна. Будут ласки ее коварны. И предаст тебя она. Мастер, в миг, когда облетит фиалка.

Обретешь ты. Мастер, Забаву!

Протянул ей сосуд Мастер, тот, что нес для Страны Предков. Священных озер влагу пролил он на плечи рабыни.

Улыбнулась она. Взглядом омыла лицо Атуэя. Мастер тоже омыл взглядом обнаженное тело рабыни.

Схватила их скованных Счастьем стража, Смерть посулила, Пернатым Змеем поклявшись.

За разврат! За святотатство!

Перед казнью украсил Мастер рисунком плечо рабыни. Лунный луч на бронзовой коже вспыхнул, в Вечный простор приглашая.

— Татуированная Аматтальма, — Мастер назвал ее имя. — Ты обретешь свободу! Любовь моя больше безумья. Любовь моя выше смерти.

Не думай! Ступи на лучик. Иди.

Спасайся!

Смахнула слезу Аматтальма. Коснулась рисунка. Шагнула на лунный лучик.

Дрогнул он, унося Аматтальму.

Прочь от смерти!

Прочь от неволи!

В Землю Вечной Любви.

Горячий пепел столетий осыпал Мастера кожу. Стал он темней базальта. Стал он корявой глыбой, лики богов сокрывшей.

Долго ль ждать, чтоб сошлись воедино времена бытия земного?

Долго!

* * *

Диего умолк. Девушка вздрогнула, зябко повела плечами. Кондиционер слишком охладил салон. Пережитая опасность осталась где-то далеко, и мир снова казался прекрасным. Она открыла дверцу, впуская воздух, напоенный горячей пряностью тропиков.

— Какая прелесть! — воскликнула девушка. — Какой аромат! Дышится так легко.

Она взглянула на Диего, с головы которого слетела его дурацкая панама. Голова таксиста, гладко выбритая, оказалась удлиненной, напоминающей яйцо.

«Совсем как у сеньора Диаса, — подумала девушка. — И совсем как у той нефритовой фигурки, возраст которой века и века».

Диего улыбался, глядя по-доброму.

— Воздух в — горах моей родины прекрасен всегда, — отозвался он. — И тысячу и две тысячи лет назад он был таким же. Это объединяет живущих ныне с теми, кто жил до них. Мы дышим, одним воздухом.