Пустячок, а приятно

— Подожди минуту, — зашептал он торопливо и крайне возбужденно. — Ты мне говорила, что пыталась расследовать убийство Ольховского… Ты по этому поводу еще рыпаешься?

— Да, конечно! — Я смотрела на него удивленно.

— Татьяна, послушай моего совета! — горячо продолжал Папазян. — Брось ты это. Погубят они тебя…

— Кто погубит? — спросила я спокойно. — Те же самые люди, что избили тебя?

Гарик отвернулся в сторону, ничего не ответил. Поняв, что теперь от него уже точно ничего не добиться, я повернулась и вышла из квартиры моего ментовского друга.

Мне было бесконечно грустно и тяжело в тот момент. Снова какие-то намеки, какие-то странные подозрительные происшествия, объяснения которым мне никак не удавалось найти. Я чувствовала, что Гарик Папазян знает про всю эту историю много больше моего. Но если он не хочет говорить, что я могу поделать?

* * *

Я снова уселась в свою бежевую «девятку» и поехала прямиком на фирму «Тайзер». Она находилась все в том же Ленинском районе города, но, в отличие от районной администрации, на самой его окраине, на территории когда-то процветавшего, затем остановленного, заброшенного, а теперь постепенно возрождаемого машиностроительного завода. Места здесь были безлюдные, глухие, вокруг ни одного жилого дома, только бесконечные грязно-серые бетонные заборы разнообразных заводов и складов, между которыми пролегает разбитая тяжелыми грузовиками исключительно ухабистая дорога. Поэтому, подъехав к проходной фирмы с огромной вывеской «Тайзер» и выбравшись из машины, я с опаской огляделась вокруг. Как знать, может быть, вернувшись после разговора с Петром Николайчуком, я найду вместо своей машины только осколки от ее разбитого оконного стекла на неровной, плохо укатанной щебенке парковки?

Тем не менее я заперла машину и отважно отправилась в проходную. Там объяснила охраннику, что хочу видеть мастера Петра Николайчука по поводу заказа, и тот мне указал на один из огромных корпусов, откуда доносились ужасающие металлические скрежет и стук. Там, по его словам, находилось рабочее место слесаря-виртуоза Петра Николайчука.

Мастера я узнала сразу же: этот был тот самый мужчина, который на позавчерашнем празднике у Гарика Папазяна подходил к Ольховскому и предлагал пойти вместе домой, а тот отказался, потому что собирался непременно пообщаться со мной. Теперь, на трезвую голову, я могла поподробнее рассмотреть Петра Николайчука. У него оказалось лицо типичного рабочего — худощавое, загорелое, изрытое преждевременными морщинами, но доброе, со следами некоторого увлечения алкоголем. Я недоумевала, что общего могло быть у простого рабочего, едва ли прочитавшего с десяток книг на своем веку, и зубного врача Ольховского, типичного интеллектуала, кандидата наук. Тем более что и возраст у них был тоже разный — Николайчук был на десяток лет постарше стоматолога.

Увидев меня стоящей возле его верстака, Николайчук ничуть не удивился, кивнул мне как старой знакомой. Видимо, тоже узнал по позавчерашнему застолью. Он положил крохотный напильничек, которым пилил какую-то закрепленную в небольших тисочках железяку, вероятно, заготовку будущего ключа, жестом пригласил меня к выходу из цеха — желание вполне понятное, потому что в мастерской стоял такой невероятный шум и грохот, что разговаривать можно было, только выкрикивая слова друг другу в ухо.

Мы вышли из цеха на улицу, уселись на лавочку возле входа. По счастью, лавочка находилась на южной стороне, и довольно щедрое уже мартовское солнце пригревало, так что сидеть вот так на свежем воздухе в ласкающих солнечных лучах было необыкновенно приятно.

Усевшись, Николайчук вытащил пачку «Примы» и спросил, не буду ли я возражать, если он закурит. Но я в ответ сама вытащила пачку «Мальборо», увидев которую он осуждающе покачал головой, но мне было наплевать на то, что он думает. Мужчины все такие: сами курят и пьют что попало, но становятся в негодующую позу, когда замечают, как то же самое делает женщина.

Сидя на лавочке, мы оба задымили сигаретами.

— А я вас сразу узнал, — первым заговорил Николайчук, выпуская через нос струю едкого сизого дыма. — Тогда, на дне рождения у этого мента, Толька все таращил на вас глаза… А потом даже провожать захотел…

— По-вашему, это странно? — осведомилась я.

— Да нет, — Николайчук усмехнулся, окинул меня понимающим взглядом. — Вы симпатичная женщина, а Толька к прекрасному полу был неравнодушен. Однако, я думаю, в его возрасте давно уж пора было закруглиться с похождениями. Семья все-таки, жена…

— Скажите, вы Ольховского хорошо знали?

Николайчук немного помедлил, прежде чем ответить на этот вопрос.

— Да, пожалуй, что так, — сказал он, кивнув. — Мы с ним соседи по даче. Так, в принципе, Толька мужик был ничего, хороший… Вот мне зубы бесплатно лечил…

— Переживаете его гибель?

Николайчук усмехнулся, пожал плечами.

— Я что, женщина, чтобы переживать? — возразил он. — Хотя, конечно, страшновато это все… Особенно как представишь, что сам вот так поздно вечером домой возвращаешься, а тебя возьмут и грохнут ни за что ни про что…