Пустите детей

- Какой же это секрет, - пожимает плечами Максим, присоединяется к утилизации пиццы. - Я закончил новгородский филиал университета мировой безопасности, факультет управления... референтский. Поступал на внутренних войск, но... не удалось закончить. Это вы, впрочем, знаете. Распределения не получил, характеристика была нецензурной. В Европе мне могли предложить разве что должность личного помощника директора мелкой торговой конторы... а тут свалилось предложение работать во Флоресте, и где, и на какой должности... меня не слишком долго уговаривали.

- А почему нецензурная-то? - остальное вполне понятно, но до сих пор Джастина была уверена, что Максим - этакий отличник учебы и пример всему университету.

- Я хотел работать... скажем так, не в принятых традициях. И за эти категорически не принятые методы меня совершенно справедливо охарактеризовали. Вполне честно и нелицеприятно.

- Да, проект "Пятой заповеди" я прочитала. Миленько так, ничего не скажешь. Вы сработаетесь с Франческо. Он тоже ходит сквозь стены и не признает границ.

- Господин Сфорца проект перечеркнул, крест-накрест по каждой странице черным маркером, и вернул мне с вердиктом "Но идея хороша!".

- Какая прелесть! - женщина хохочет, стараясь не подавиться последним куском пиццы, и думает, что разговаривать с набитым ртом ужасно неприлично, отец отвесил бы подзатыльник... но очень приятно. И если уж это позволяют себе референты с нецензурными личными характеристиками, то почему бы и нет? - Знаете, я рада, что мы с вами познакомились. Буду просить об амнистии для Потрошителя.

- Не стоит, - Максим отступает на шаг, садится на край стола. Белейший воротничок рубашки выглядит сущим издевательством: эта шпана и шантрапа еще и переодеваться успевала! - Если вы помните, с чего все началось - то не стоит.

- Я помню... - Джастина никогда не видела семнадцатилетнего флорестийца вживую, только читала личное дело и просматривала видеозапись с покушением; ей трудно жалеть юного убийцу-и-спасителя. Мальчик вполне всерьез собирался убить Франческо, и только некая случайность ему помешала... уж явно не совесть и прочие личные достоинства. - Вы испытываете к нему... к Васкесу симпатию?

- Благодарность, - неприятная ухмылка. - Двойную. За мое нынешнее положение и спасение хорошего человека. А вот к стилю работы господина Потрошителя я испытываю острую неприязнь.

- Вы?.. - неужели он склонен к лицемерию? Неприятно было бы, право слово.

- Я, - усмехается Максим. - Я думаю, что вы не видите между нами особой разницы, и вы правы. Мы с этим человеком действительно очень похожи. И поэтому я могу сказать, что он не оценит вашего милосердия. Он знал, что делает, и знал, какую награду захочет, особенно после того, что случилось во вторник. Поверьте, так будет лучше... и гораздо добрее.

- Так вы же испытываете к нему неприязнь?!

- И потому обязан быть вдвойне беспристрастен, - прямой взгляд, в упор, и ясно, что светлоглазый референт абсолютно честен. - А еще я благодарен за урок.

Джастина отставляет тарелку, ставит локоть на стол и опирается щекой о кулак. Услышанное трудно понять, еще труднее принять, но человек напротив не ждет ни понимания, ни приятия. Он в мире с самим собой, и этого ему довольно, чтобы действовать. Те, что сидят за дверью, не в силах оторваться от информационного колодезя - такие же. Франческо такой же. Одна порода, одна масть.

И должен найтись кто-то, кто станет хватать за хвосты и воротники это безумное племя, думает женщина, и, конечно, это буду я... почему бы и нет?

Габриэла... и не только

Корпорацию лихорадит с вечера вторника до утра субботы. После того напряжение - хотя это еще как посмотреть, на вкус Габриэлы, так не напряжение, а нормальный рабочий режим, - идет на убыль. Первыми это ощущают, конечно, в сегменте обеспечения: меньше расход бумаги и картриджей, меньше вызовов в стиле "у меня все зависло-о-о!", сгоревших мониторов, разбитых ненароком стаканов и телефонов, закончившихся баллонов с питьевой водой; затем в секретариате - меньше звонков, писем, факсов, пакетов, посылок, визитов вне графика.

Потом начинают возвращаться ранее задействованные в "Шестой заповеди" сотрудники, получившие сутки на отдых и распоряжение приступить к выполнению обычных обязанностей. В здании службы безопасности становится как-то людно, суетливо и по коридорам веет восторженным корпоративным духом, который Габриэла терпеть не может: ура-ура, мы победили, мы круты, мы могучи. Кого именно победили, знают немногие, а те, кто действительно в курсе событий, понимают, что еще не победили: только первая волна прошла, а за ней - несколько месяцев кропотливой работы; а в Совете оклемаются после шока и начнут совать в колеса палки, бревна и целые фонарные столбы - чем дальше, тем усерднее.